О «Незнакомке с птичкой», ранее называвшейся «портретом Маркизы де При». Работы Жана-Батиста Ванлоо

Портрет этой хорошенькой женщины, с чуть манерным наклоном головы и изящным движением ручки, не то грозящей, не то предостерегающей маленькую канарейку, сидящую у нее на пальце, интересовал меня давно. Очевидно, не исключительное качество картины привлекло меня: она находилась в экспозиции, что уже говорило о ее художественных достоинствах, но в зале, посвященном французскому портрету XVIII века, имеется много и лучших произведений. Манила меня скорее биография Агнесы Бертело де Пленеф маркизы де При (1698-1727), так звалась полным именем миловидная «Дама с птичкой». Эта молодая женщина славилась некогда своим острым умом и предприимчивостью. Но на что обратить эти качества, когда имеешь несчастье жить в начале XVIII века, принадлежать к аристократической семье, да еще вдобавок слыть одной из первых красавиц Франции? Было только две возможности: увлечься любовью или политикой.

Агнеса де Пленеф принялась и за то и другое, начав, естественно, с первого. Все мемуары начала века описывают ее блистательные победы. Но главной для нее была связь с Людовиком Генрихом Кондэ, герцогом Бурбонским, первым министром Франции. Положение его признанной фаворитки открыло ей и вторую возможность - заняться политикой. Политические интриги стали ее профессией: брак короля Людовика XV с Марией Лещинской, польской принцессой, было делом ее рук. Герцог Бурбонский вел политику дальнего прицела, и родственные отношения польского и французского королевских домов создавали очень большие возможности для ведущего положения Франции в Европе. Говорилось о том, что на польский трон тоже хорошо было бы посадить принца французской крови, намекали на возможность избрания Конти, но и род Кондэ был одним из древнейших и знатнейших.

Агнеса принимала участие и в крупных финансовых аферах, которые в начале XVIII века совершались одна за другой. И вдруг эта блистательная женщина, которой Вольтер посвящал стихи и вокруг которой концентрировалось самое избранное общество, решила уйти от всего - двадцати девяти лет она отравилась. Современники повторяли слова будто бы оставленной ею записки: жизнь слишком скучное занятие, чтобы посвящать ему излишне много времени.

Как-то жаль было эту женщину, по-видимому, гораздо менее заурядную, чем сонм фавориток, правящих Францией после нее. Она, безусловно, была пустоцветом, но кем она могла бы стать?

Ее портрет поступил в Эрмитаж в 1919 году из собрания Ферзен с классическим названием «Портрет неизвестной». О художнике, написавшем его, свидетельствовала старая надпись на обороте. Она, очевидно, была нанесена на какой-то предыдущий подрамник картины. Впоследствии, когда при реставрации картина была натянута на другой, то кусок дерева с надписью был вырезан из предыдущего подрамника и вставлен в новый. Текст надписи гласил следующее: "Peint par Vanloo, a l^'Hotel de Soisson en , pour Monsieur de Douxmenil, NB, c^'est Jean Baptiste Van Loo dont il s^'agit ne a Aix mort ibid ". В переводе это означает: «Написана Ванлоо, в отеле Суассон в 1721 для г-на де Думениль. Речь идет о Жане-Батисте Ванлоо, род. в Эксе в 1684, умершем там же 1745». В музее было безоговорочно принято имя Ж.-Б. Ванлоо, данное этой надписью. Один из сотрудников Эрмитажа нашел и имя дамы. Портрет оказался гравированным Шеро. Гравюра давала возможность назвать даму Агнесой де При.

Однако атрибуция этого портрета вызвала у меня сомнение. С моей точки зрения он не мог принадлежать Ж.-Б. Ванлоо. Этот художник, писавший тяжеловесные парадные портреты, традиционные и пышные, знакомый мне и по репродукциям и по его произведениям, хранящимся в Эрмитаже, не мог написать такого подчеркнуто изящного, легкого, чуть манерного портрета. Мне не удалось найти в творчестве этого мастера произведений, аналогичных нашему.

Далее сомнения усиливались характером самого портрета маркизы де При. Его светлая, несколько условная цветовая гамма, характерная для развития стиля рококо, казалось, была близка к середине XVIII века и плохо согласовывалась с датой надписи 1721 года. Это предположение укреплялось еще и другими соображениями: костюм и прическа дамы тоже «тянули» к более позднему времени.

Л.-М. Ванлоо. Неизвестная с птичкой

Однако считая, что у меня предвзятое мнение в отношении старых надписей, я решила посмотреть, не даст ли мне что-нибудь для определения художника та самая гравюра Шеро, на основании которой была распознана изображенная. На гравюрах обычно ставят две подписи: гравера, исполнившего ее, и художника, с чьей картины было выполнено изображение. Кстати, посмотреть на гравюру с картины было тоже чрезвычайно полезно.

В отношении художника гравюра разочаровала меня до крайности. Подпись под ней была, но какая! Vanloo pinx, то есть - писал Ванлоо. Как я говорила, Ванлоо было целое семейство, которое работало с самого начала века вплоть до его завершения.

В гравюре еще было нечто неожиданное. В тексте под ней, там, где обычно пишется кого или что изображает гравюра, ни одним словом не было упомянуто, что портрет изображает г-жу де При. Там вообще не стояло никакого имени. Текст под гравюрой был стихотворным. Некий г-н Вердюк, очевидно, поэт, специализировавшийся на подписях под гравюрами, посвящал свои строки в основном сидящей на пальчике дамы канарейке и ее счастью быть в плену у столь прекрасной хозяйки. И более в этом тексте ничего не было. Разочарованию моему не было предела, поскольку моим предшественником определение портрета не было опубликовано, и никакой «рабочей кухни» не было оставлено. Очевидно, надо было проделывать всю работу заново.

Пока же мое внимание остановил следующий факт. В пару к гравюре с нашего портрета Шеро гравировал другую очень близкую по стилю, характеру и композиции к эрмитажному. Он тоже изображал молодую женщину, сидящую вполоборота к зрителю и опирающуюся на подушку, положенную на каменный подоконник. В руках дама держала голубя. Под этим изображением имеются те же подписи: художник Ванлоо, гравер Шеро и стихи, не раскрывающие ни в какой мере имени изображенной. Пришлось обратиться к справочникам. К счастью для историков искусств, учет гравированных произведений ведется издавна и гораздо точнее и толковее, чем учет произведений живописи. Каждая гравюра со всеми к ней относящимися данными находит место в справочнике. Справочников много, и каждый добавляет что-нибудь к сведениям предыдущего. Из этого материала можно сделать много очень интересных выводов.

И вот в этих-то трудах впервые и появилось имя маркизы де При в отношении гравюры с нашего портрета. Однако и тут дело не обошлось без курьеза. Справочник Ле Блан 1856 года считал даму маркизой де При при атрибуции картины Луи-Мишелю Ванлоо; Фирмен Дидо 1877 года - приписывал ее Карлу Ванлоо; Порталис и Беральди 1880 года дипломатично приписывали ее просто Ванлоо. Наглер 1849 года - разделил точку зрения сторонников Луи-Мишеля Ванлоо, к нему присоединялся и Овре 1885 года (Le Blan. Manuel de l^'amateur d^'estampe. Paris, 1856, p. 9, № 16; A. Firmin Didot. Les graveurs de portraits, t. I. Paris, 1874-1877, p. 83, № 262; R. Portalis et H. Beraldi. Les graveurs du XVIIIs. t. I. Paris, 1880, p. 385, № 11; Nagler. Neues allgemeines Kunstlerlexikon, v. 19. Munchen, 1849, S. 375; Auvray. Dictionnaire General des Artistes de l^'ecole francaise. Paris, 1885.).

Если между учеными - составителями справочников - не было согласования в имени художника, написавшего портрет, они приписывали последний по очереди всем Ванлоо, работавшим в XVIII веке, то все они с полным единодушием считали изображенную даму маркизой де При. При этом они неизменно указывали и первоисточник, из которого позаимствовали это имя. Этим первоисточником они считали некий список гравированных портретов, приложенный к капитальнейшему историческому справочнику, называемому Bibliotheque historique (Lelong. Bibliotheque historique, v. IV. Paris, 1768-1778.).

Не буду затруднять читателя подробностями своих мытарств со всеми этими высокоучеными трудами. Отсылая интересующихся к примечаниям, скажу лишь одно - в списке, на который ссылаются все справочники, никаких объяснений, почему данная дама названа маркизой де При, не приводится. А в самом объемном увраже в списке портретов знаменитых людей указывается лишь на единственный известный портрет этой дамы, выполненный в технике рисунка неизвестным мастером (He тот ли это рисунок, который был впоследствии в собрании сэра Ораса Уолпола в Строберихиле и упоминается в каталоге распродажи этого собрания? (Strawberry Hill, the renowned seat of Horace Walpole. Mr. George Robins auctions of 25/IV ).).

Таким образом, все справочники, не удосужившись проверить приводимые ими данные, повторяли в течение XIX века совершенно безответственное и бездоказательное определение.

Следует отметить, что во всех упомянутых трудах дается имя и дамы с голубком, изображенное на гравюре, парной к даме с канарейкой. Она называется в них г-жой де Сабран, знаменитой фавориткой регента герцога Орлеанского, правившего при малолетнем Людовике XV. Никаких обоснований этому имени мне также не удалось найти. Имя же художника, которому приписывается этот портрет, меняется с такой же легкостью, как и имя создателя портрета дамы с канарейкой.

Я попыталась внести свою лепту в таинственную историю дамы с канарейкой.

Если верить, что надпись действительно принадлежала старому подрамнику данного портрета, а не была при очередной перепродаже картины заимствована совсем из другого источника, то портрет выполнен в отеле Суассон. Этот небольшой дворец был подарен некогда королевой Екатериной Медичи роду Бурбонов - Кондэ и частично, после всех перестроек и продаж, принадлежал ему и в XVIII веке.

Ж. Шеро (младший). Неизвестная с птичкой

Можно предположить, что портрет г-жи де При исполнялся в доме ее возлюбленного. Но этот аргумент, взятый без другого подтверждения, все-таки слишком несостоятелен. Могут быть, как вы это скоро увидите, и другие толкования этой надписи.

Таким образом я отвергла атрибуцию картины Ж.-Б. Ванлоо, отвергла определение портрета как изображение маркизы де При. Ничего позитивного при этом без дальнейших изысканий предложить не смогла.

Начнем же скорее эти изыскания.

Как всегда, в первую очередь надо просмотреть всю возможную литературу и источники XVIII века. Смотрю для начала подряд все каталоги знаменитых ежегодных выставок - салонов. Никакой маркизы де При, ни одного из Ванлоо в них нет. Перелистываем каталоги выставок Академии св. Луки - опять нет. Нет и в критическом разборе, посвященном другим выставкам, нет в газетных материалах, нигде ничего нет.

Наконец, в беллетризированной биографии Ж.-Б. Ванлоо, написанной неким Гуссэ в 1842 году (H. Houssay. Les Van Loo. - «Revue des deux mondes», 1842. Juillet - Septembre.), нахожу игривые строки о том, как г-жа де При пожелала поцеловать художника во время позирования и что из этого вышло. Ссылка сделана на мемуары Коллэ, известного драматурга XVIII века, издавшего свои письма и мемуары. Читаем и то и другое, не находя ничего, солгал Гуссэ! Взял, наверняка, сведения из уже допустивших в это время ошибку справочников и свалил все на Коллэ.

И вот луч света в темноте: одна строчка в каталоге Салона 1763 года, дающая возможность сделать кое-какие положительные выводы. Строчка отнюдь не посвящена маркизе де При, а просто гласит следующее: Луи-Мишель Ванлоо выставил портрет дамы с голубем в руках, опирающейся на подоконник. Так

ведь это моя вторая, парная дама. Сомнений быть не может - и голубь и окно, все существует на гравюре.

Никакого имени в каталоге не указано, значит художник его и не давал. Кроме того, г-же Сабран, именем которой была названа гравюра, в 1763 году было бы 68 лет. Лучшего доказательства того, что это не она, пожалуй, быть не может.

Какие же я могу сделать выводы из этой одной единственной строчки каталога? Мне кажется, что дело с именем обеих дам обстояло очень просто - были гравированы две привлекательные женские головки работы Мишеля Ванлоо (не обязательно даже портретных. Во французском искусстве этого времени «tetes d^'expresions» - «головки с выражением» - составляли немаловажный раздел). Чтобы привлечь внимание покупателей к тиражу гравюр, изображенные были названы громкими именами, пользующимися широкой, хотя и довольно печальной известностью.

Как я старалась доказать и как это подтверждает каталог Салона 1763 года, портреты относились к середине века, даже точнее к его второй половине. К этому времени, естественно, внешность обеих дам уже сильно подзабылась и такая вольность была допустима. Кстати, это вовсе не единственный подобный случай. В XVIII веке гравировали портреты фавориток Генриха IV, ничего не имеющие общего с их реально сохранившимися изображениями. Гравировались с таким же основанием и галереи изображений французских королей и королев средневековья, или целые серии портретов героев римской истории. Получившее широкое хождение не имеющее никаких оснований определение, по-видимому, достаточно прочно вошло в обиход и попало в справочники.

Таким образом, переходя к каталожному стилю, суммирую: портреты дамы с канарейкой и дамы с голубком не являются работой Жана-Батиста Ванлоо. Портрет дамы с голубком документально атрибуируется Луи-Мишелю Ванлоо. Судя по их полному стилистическому и прочему сходству, портрет дамы с канарейкой также написан этим мастером. Сравнение нашего портрета с его известными работами дает самые положительные результаты. (По-видимому, у авторов гравюрных справочников, настойчиво поминавших Луи-Мишеля, ведь за него большинство голосов, имелись какие-то веские основания приписывать картину именно этому члену семьи Ванлоо.)

Датироваться дама с канарейкой, по аналогии с дамой с голубком, может тем же временем, то есть 1762-1763 годами. Она могла бы даже фигурировать на той же выставке в Салоне, как парная к даме с голубком, так как в каталоге, после аннотации к этой картине, идут слова: и еще (выставлено) несколько картин под теми же номерами.

Портрет не изображает маркизу де При. Узнать, кто его модель, также и модель второго портрета, не удалось, да и вряд ли удастся.

Надпись на обороте картины, с нашей точки зрения, выполнена позже картины и гравюры, недаром в первой ее части мы видим, так же как и на гравюре, фамилию Ванлоо без имени. Это мог сделать человек, имеющий перед глазами определенный образец. Вторая часть надписи дополняет первую, в ней разъясняется, о каком Ванлоо идет речь, монсьер де Думениль и отель Суассон остаются нерасшифрованными.

Ж. Шеро (младший). Неизвестная с голубком

Ну вот, теперь как будто немного распуталась история дамы с канарейкой. Пришлось перевернуть тома литературы, прежде чем собрались скудные крупицы сведений, на которых я постаралась построить свои выводы. Выводы? Это еще далеко не выводы, это только вариант таковых, только вариант и, быть может, не последний.

А теперь пусть терпеливый читатель вникнет в историю совсем другой женщины, которая тоже «Дама с канарейкой».

Если раскрыть каталоги Салонов, о которых я неоднократно упоминала, за 1741 год, можно увидеть: на выставке этого года экспонировался портрет некой г-жи Саразен с канарейкой, сидящей на ее пальчике (подобное описание встречается в каталоге Салонов один раз за весь XVIII век). Портрет был выполнен второстепенным портретистом Этьеном Гесленом. В художественных журналах и газетах того времени, как например, «Mercure de France», его имя несколько раз упоминается, но как-то вскользь. Фигурирует оно и в протоколах заседаний Академии живописи, членом которой он состоял. Неоднократно встречаются упоминания о выполненных им портретах в каталогах Салонов, где Геслен достаточно часто выставлялся. Сравнение нашего портрета с его произведениями, однако, более чем затруднительно. Сохранился только один из его портретов, изображающий врача и находящийся на «Faculte de Medecine» (Медицинская школа) в Париже, и гравюра Одрана с его портрета Монтфокона. Сравнение женского портрета с мужским, да еще в гравюре, почти никогда не может дать каких бы то ни было серьезных результатов. Не дало оно ничего положительного и в данном случае.

О г-же Саразен я могу лишь предположить следующее: она, вероятно, супруга Жана-Батиста Саразена, пейзажиста, миниатюриста и театрального художника, имевшего звание «peintre decorateur des menus plaisirs du roy».

Я делаю это предположение на чрезвычайно зыбкой почве. В каталогах Салонов обычно при женских портретах шла очень точная социальная характеристика изображений: поминались либо все титулы, либо точно указывалось, кем является муж или отец изображенной. Только хорошо знакомые устроителям выставки жены художников избегали этой характеристики: о них писали кратко - г-жа Токе, г-жа Авед, г-жа Ванлоо. Г-жа Саразен упомянута в каталоге именно таким образом. Это и дает мне возможность видеть в ней жену художника Саразена.

Упомянутый Ж.-Б. Саразен принадлежал к династии художников и скульпторов, родоначальником которой был известный скульптор Жак Саразен, работавший очень много по заказам королевской семьи и ее ветви Бурбонов - Кондэ. Ему принадлежит монументальный мавзолей, в котором было похоронено сердце Генриха Бурбона Кондэ. Этот момент очень интересен, так как указывает на связи семейства Кондэ со скромными Саразенами.

В XVII и XVIII веках очень часто бывало, что какой-нибудь художник, получив работу от вельможного заказчика, причислялся к его свите, как тогда выражались, «к его дому» и часто со всеми своими домочадцами переселялся к своему покровителю (так жили, например, художники Ш. Лафосс и А. Ватто у мецената Кроза).

Это дает основание вновь вернуться к таинственной надписи на обороте картины «Неизвестная с птичкой»: «Peint pav Vanloo, a l'Hotel de Soisson...», что означает, повторяем, - написана Ванлоо в отеле Суассон. Как я упоминала при первой попытке интерпретации надписи, отель Суассон принадлежал роду Бурбонов - Кондэ. Поэтому художник, писавший г-жу Саразен, мог бы сделать пометку о выполнении ее портрета именно в этом особняке.

С большей натяжкой можно объяснить, кто такой Думениль или Дюмениль, упомянутый в надписи. Так звали ректора Академии св. Луки, возглавлявшего ее в 40-е годы XVIII века. Если картина, попавшая на выставку Салона, первоначально предназначалась для выставки Академии св. Луки, то надпись на ней о ее предназначении для г-на Думениль вполне правомерна. Остается, к сожалению, по-прежнему неясной только первая часть надписи: 1721... Van Loo. Дата и имя не находят себе места и в этом варианте...

Вот теперь, кажется, приходит к концу история дамы с канарейкой. Я раскрыла читателю все свои карты, высказала все сомнения и размышления. Я считаю, что оба варианта совершенно равноценны. Какой из них ближе к истине, я действительно не знаю. Очень может быть, что существует третий, единственно верный, но пока не открытый. Если читатель не найдет его, то пусть выберет из этих двух тот, который ему больше нравится. И да не смущает его надпись, как смущала она меня, потому что хотя я по долгу службы и не выпускала ее все время из поля зрения, все же она, вероятно, поздняя и заняла свое место только из-за фигурирующей в ней фамилии Ванлоо.