Картины и политика

«Картина и политика» ...читателя, вероятно, не удивит возможность такого соединения в нашем очерке: ведь одно из основных положений марксистской исторической науки и эстетики и заключается в том, что любое явление в искусстве есть явление идеологическое, а идеология неминуемо связана самым тесным образом с политикой.

Это положение, естественно, применимо и к этой главе, но все же основным ее содержанием будет и нечто иное, а именно непосредственные связи между отдельными предметами искусства и политикой.

Если мы попытаемся вспомнить примеры подобных связей, то в памяти у нас возникнет великое множество их, притом самых разнообразных.

Вероятно, первыми припомнятся те, которые являются и отличной иллюстрацией к положению о соотношении искусства и идеологии, но вместе с тем представляют собой и конкретную связь между данным предметом и политической ситуацией своего времени. Кто не помнит картин с изображением триумфов императоров и королей, военных парадов, пышных и сложных аллегорий.

Такие произведения мы найдем, начиная с XVI века, в тот или иной момент почти во всех школах. Они украшают собой залы музеев всего мира. Примером таких картин в залах Эрмитажа может служить, например, произведение Пьера Миньяра «Великодушие Александра Македонского», долженствующее превозносить милосердие Людовика XIV к поверженным врагам; бесконечные парады войск того же короля, написанные Ван дер Менленом, цель которых была убедить разоряемых налогами жителей Франции в необходимости содержания блестящей и победоносной королевской армии. Вспомним и один из самых прославленных шедевров Эрмитажа «Союз Земли и Воды» Рубенса. Смысл последней картины ясен только при знании исторического и политического положения Фландрии в XVII веке. Благодаря войне между Испанией и Голландией Фландрия, находящаяся в те годы под испанским владычеством, была лишена выхода в море через реку Шельду, на которой находились значительные фламандские порты. Голландцы систематически блокировали устье реки, Фландрия была тем самым лишена возможности вести торговлю.

Картина рисует в аллегорической форме стремление фламандцев к морю. В «Союзе Земли и Воды», то есть снятии ограничения с их торговли, они видели единственную возможность процветания своей страны. Картина, таким образом, носит характер острого политического манифеста.

Не нужно объяснять, что все упомянутые произведения являются порождением идеологии того или иного класса и непосредственно связаны с его внутренней и внешней политикой. Это читатель понимает и сам.

Но кроме подобных случаев мы можем вспомнить и другие, в которых политическая нагрузка ложится на произведения самостоятельным наслоением и связана другими каналами с его идеологической сущностью. В этих обстоятельствах вполне нейтральное само по себе произведение начинает принимать участие в каких-то политических акциях.

Так, известно, что в большинстве династических браков активно участвовали произведения искусства - я имею в виду портреты женихов и невест, заказанные специально по этому случаю. Как это сейчас ни кажется смешным - роль таких портретов была достаточно велика. Молоденькая Христина Датская, вдова герцога Миланского, отвергла руку Генриха VIII, а с ней и английский престол, убедившись, что внешность короля английского соответствует его репутации (до того, как она увидела портрет, репутация ее почему-то не пугала). Сам Генрих VIII выражал желание на ней жениться после того, как Гольбейн привез ему выполненный с натуры портрет герцогини.

Вспомним несчастливое сватовство царевны Ксении, дочери Бориса Годунова, влюбившейся по портрету в своего нареченного принца датского до такой степени, что после его смерти ни один брак не казался ей мыслимым.

Таких случаев мы можем припомнить довольно значительное количество.

Традиция подобного сватовства кончилась лишь в XIX веке. В этом в равной мере сыграли роль упрощение этикета, известная «демократизация» придворного быта, а позже - изобретение фотографии.

В XVIII веке эта традиция была чрезвычайно сильна. Когда стал вопрос о женитьбе французского дофина (будущего Людовика XVI) на австрийской принцессе Марии Антуанетте, то при французском дворе долго обсуждалось, кого из художников - качеством получше, но обязательно ценой подешевле, - следует послать в Австрию для выполнения портрета юной невесты.

Кроме матримониального значения портреты имели и другое, также окрашенное политическим оттенком - лучшим проявлением дружбы между государями был обмен портретов. Считалось признаком уважения и дружелюбия держать в королевском картинном собрании одной страны портреты правящей династии другой страны. Екатерина II заказывала специальные копии с прославленных изображений иноземных государей.

Естественно, что в этих случаях политическая значимость произведений совсем иная, чем в ранее разобранных примерах. Она, если можно так выразиться, обладает меньшим диапазоном и случайнее.

Можно вспомнить еще и о третьем роде связей между политикой и конкретными произведениями искусства. Это тот случай, когда произведение несет своеобразную «дипломатическую службу» при совсем других обстоятельствах, нежели те, на которые оно было рассчитано при своем создании.

Мы знаем, например, как магистрат города Эльбинга из чисто политических соображений подарил Петру I превосходную картину немецкой школы XV века «Страшный суд», являвшуюся украшением ратуши этого города. Почтенным гражданам Эльбинга надо было заручиться благоволением русского царя, и их дипломатической посланницей оказалась картина.

Случай подобных «дипломатических» даров был достаточно част. Дар ценной статуи, картины или предмета прикладного искусства мог доставить радость одариваемому, расположив его в пользу дарителя, и в то же время не был ни данью, ни взяткой.

Не стоит перечислять все случаи, когда таким образом пользовались силой мировых шедевров для достижения политических целей.

Несколько особняком от таких обычных случаев стоит, также связанная с политикой, история Венеры Таврической.

Петр I во время своих прибалтийских походов захватил в Риге мощи одной из очень чтимых католической церковью святых - святой Бригитты. Для православного царя они не представляли никакой ценности, поэтому он предложил католической церкви, точнее папе, получить свою святыню обратно в обмен за «... идолицу Венеру». «Идолица Венера» была только что найденная статуя, и уже успевшая своей красотой прославиться на всю Европу. Петр первоначально хотел приобрести ее честно - купить, но не получил разрешения вывезти ее за пределы Италии. Тогда царь приступил к хорошо продуманному политическому шантажу.

Папе совсем не хотелось менять прекрасную богиню на более чем подозрительные «косточки», но политика требовала жертв. Перед ним встал вопрос дальнейших взаимоотношений с православным государем и его церковью и собственного престижа у католической паствы, которая не должна была сомневаться в том, что он отдает все мирские богатства за освобождение святыни. В результате папа получил свои мощи, Петр - Венеру, впоследствии названную «Таврической» по дворцу, в котором она находилась.

Естественно, что обмен в официальных отношениях не именовался обменом - сделки такого рода назывались «подарками». Царь «подарил» мощи верующим и взамен получил «в дар» Венеру.

Примеров взаимоотношений предметов искусства и политики можно привести и более. Мне хочется к ним добавить еще два, достаточно интересных. Эти случаи, как мне кажется, особенные. Обе - картины, о которых пойдет речь, не являются пассивными носителями возложенных на них политических нагрузок. Они рождаются в гуще политических событий и благодаря этим событиям отражают их развитие, кульминацию и спад. Найти такой букет в одном и том же произведении удается не так часто. Поэтому мне и хочется довести их историю до читателя.