Страсбург

Гюстав Доре родился в Страсбурге 6 января 1832 года. Мать его, урожденная Александрина Плюшар, происходила из зажиточной буржуазной семьи. Его отец, Пьер-Луи Доре, был сыном офицера наполеоновской армии, погибшего при Ватерлоо. У Пьера-Луи было три сына. За несколько дней до рождения второго сына, Луи-Огюста-Гюстава, молодая чета поселилась в Страсбурге, где будущий художник провел первые десять лет своей жизни. Квартира Доре находилась в старом доме с высокой крышей на одной из улиц, выходивших к готическому собору. Древний город стоял на острове, омываемом двумя реками - Эр и Иль. Узкие улицы, высокие старинные дома с двумя-тремя слуховыми окнами, увенчанные черепичными крышами, - вот типичный облик Страсбурга.

Собор, который доминирует над этим живописным городом, как бы воплотил все стили средневековой архитектуры, представляя в целом некий пограничный стиль, ни французский, ни немецкий, но рейнский, что является одним из характерных проявлений двойственности Эльзаса, национального характера его культуры и жизни. В этом - основа двойственности будущего творчества Доре.

Легко представить воздействие собора на юное воображение. "Через Страсбург и Бур своего детства, а не через Париж пришел Доре к "готике" своих иллюстраций" (Там же, с. 51).

Иллюстрированное письмо. 1843

От детских впечатлений этого величественного сооружения Доре унаследовал чувство безбрежности, необъятного пространства, романтическую любовь к архитектуре прошлых веков, что позднее скажется в его творчестве, особенно сильно в ранних работах, таких, как иллюстрации к "Гаргантюа и Пантагрюэлю" Рабле и "Озорным рассказам" Бальзака. Образ гигантского собора, возвышающегося над всем окружающим, подобно фигуре Пантагрюэля, становится одним из главных композиционных мотивов в творчестве Доре, создавая настроение чудовищной грандиозности и поразительных живописных контрастов.

Юный Гюстав любил слушать сказки и легенды Эльзаса, особенно легенду о строительстве страсбургского собора, которую рассказывала ему мать: "Эрвин фон Штейнбах был великий архитектор XIII века. Однажды горожане сказали ему: "Мы хотим, чтобы ты построил собор в Страсбурге". Сколько Штейнбах ни старался, у него ничего не получалось с планом собора. А у Штейнбаха была дочь Сабина - очаровательная девочка, сведущая в пластических искусствах, великолепно рисовавшая, - в общем, дочь, которой можно было гордиться. Однажды он сообщил Сабине о своих тревогах. Сабина пожелала отцу спокойной ночи, сказав: "Дорогой отец, будь мужествен, не печалься, Бог поможет нам". Во сне ей явился прекрасный ангел, говоривший с ней голосом, звучавшим, как арфа. Утром, проснувшись, Сабина вскрикнула, увидев бумагу, лежавшую перед ней. Она рассказала отцу про сон и о добром ангеле, нарисовавшем план собора ночью. Отец ее воскликнул: "Дитя, это был не сон. Ангел действительно посетил нас, чтобы нам помочь". Позднее Штейнбах выстроил собор по этому плану и рассказал всем о его происхождении. Эскизы были так прекрасны, что жители Страсбурга поверили ему. Штейнбах и его дочь жили счастливо многие годы, а после их смерти в честь их установили две статуи по обеим сто ронам портала собора, где они находятся и до сих пор".

Эта легенда произвела неизгладимое впечатление на маленького Гюстава. Он говорил всем, что видел Сабину, которая пела, держа в одной руке арфу, а в другой - золотой карандаш (См.: Roosevelt В. Life and reminiscences of Gustave Dore. London, 1885, p. 14-15.).

В одной из ранних акварелей Доре, называющейся "Вдохновение", эта легенда нашла оригинальную интерпретацию. Акварель изображает юного скульптора, высекающего в одной из ниш на фасаде собора фигуру ангела. Взор скульптора обращен к ангелам, которые слетелись к нему, как бы вызванные силой его искусства.

Деревенская школа. Ок. 1844

Работа поражает зрелостью композиции, грандиозностью масштабов, пространства, обозреваемого как бы с птичьего полета, точностью и тщательностью в передаче деталей (готические арки и каменные кружева орнаментальной декорации собора), цельностью общего решения панорамы города, шпили соборов которого теряются вдали, в утренней дымке, и, конечно, тонкостью и искренностью настроения, созвучного духу легендарного средневековья.

Сам Доре не мог вспомнить, когда начал рисовать. Его старая няня, Франсуаза, рассказывала, что с четырехлетнего возраста никогда не видела его без карандаша в руке, с которым он не расставался даже в постели. Гюстав часто просил друзей отца отточить ему карандаш с обеих сторон, чтобы он дольше рисовал. Один из ранних рисунков, выполненных Гюставом в возрасте шести-семи лет, носит название "Плутон и Клит". Он отличается зрелостью художественного мышления, выразительностью и свободой исполнения. Все, что характерно для работ зрелого мастера-графика, здесь налицо: впечатляющий контраст основных пятен - темного и светлого, их взаимная уравновешенность, выразительность линии, разнообразие штриха, вылепливающего форму, пространство, переданное лаконичными средствами.

В 1841 году юный Доре с семьей переезжает в Бур, куда переводят его отца - инженера-путейца департамента Эн. Бур, окруженный со всех сторон громадами Вогез и сосновыми лесами, извилистые улочки города, монастыри и руины, контрасты света и тени старого собора - все будило воображение юного художника.

Позднее Доре сам признается: "Эти зрелища были одними из первых моих живых впечатлений. Они явились теми сильнейшими импульсами, которые образовали мой вкус" (См.: Roosevelt В. Life and reminiscences of Gustave Dore. London, 1885, p. 14-15.).

Он бродил по лесам, любовался руинами монастыря Сент-Одиль, долиной Роны и горами Юры, сопровождая отца, прокладывавшего линию между Лионом и Женевой. Его вдохновляла величественная природа - дикие леса, темные ущелья, башнеобразные холмы. Дни, проведенные в Вогезах, способствовали развитию фантазии будущего художника. Доре говорил позднее, что не удивился бы, увидев духов, выходящих из пещер и размахивающих факелами. Ему казалось тогда, что "каждая тень, отбрасываемая вершинами гор, является тенью свирепого великана" (См.: Roosevelt B. Op. cit., p. 48.).

Уже в это время формируются основы той оригинальной изобразительной системы Доре (и прежде всего пейзажных образов - фонов будущих иллюстраций), которая сделает его искусство неподражаемым.

Гюставу было только одиннадцать лет, когда он создал несколько рисунков на литографском камне. Сохранился один из них, изображающий горожан Бура, выполненный легко и артистично, на одном дыхании. Изображены представители всех сословий города: интеллигент, крестьянка, лавочник, ремесленник, фермер. Черты лица, взгляд, одежда - все поражает необычайной наблюдательностью, с которой юный мастер схватывает характерные черты каждого персонажа.

Из ранних работ Доре особенно знаменит луврский набросок пером "Голова фермера". Рисунок сделан буквально в считанные секунды, но как много успел сказать за это время юный мастер.

В облике персонажа ясно выражены особая, "приземистая" настороженность, мешковатость и хитрость крестьянина "себе на уме". Основными средствами создания изобразительного и одновременно литературного портрета фермера здесь служат беглая, "дышащая" линия и живописные, энергично брошенные, короткие штрихи.

Гюстав рисовал все свободное время, покрывая стены и полы рисунками; даже серая детская блуза была использована в качестве холста для живописи.

Отец с тревогой следил за артистическими упражнениями сына. Он хотел, чтобы Гюстав поступил в политехническую школу и стал инженером, подобно ему самому, или артиллерийским офицером. Чтобы отвлечь Гюстава от рисования, отец покупает ему скрипку, но это только способствовало выявлению другого артистического дара сына - музыкального. Юный Гюстав вскоре изумил своих друзей и соседей той легкостью, с которой он схватывал мелодии военных оркестров, игравших в парках города. Он был не только прирожденным художником, но и прирожденным музыкантом. "Он мог точно изобразить все, что видел; он мог сыграть на своей скрипке все, что слышал" (Jerrold B. Op. cit., p. 12), - отмечает один из его первых биографов, хорошо знавший Доре.

Детство было периодом самых сильных переживаний Доре. Именно в детстве ему являлись в сновидениях устрашающе-большие, жуткие, кошмарно-неодолимые образы; его детские сны и детские игры были полны демонического и забавно-фантастического, веселья и романтики, и с их помощью он создал себе царство, отгороженное высокой стеной от тех, кто не разделял его игр, - от взрослых и учителей (См.: Гартлауб Г. Указ. соч., с. 58).

Его тетради школьных лет, многочисленные записи, письма к друзьям сплошь покрыты рисунками, выполненными пером и карандашом. Рисунки эти поражают остроумием, выдумкой, оригинальностью образов, зрелой фантазией.

Среди них много быстрых перовых набросков, навеянных страницами только что прочитанных книг, рисунки античных богов и героев, гротесковые портреты жителей Страсбурга и Бура, очень точные и выразительные изображения, не переходящие в карикатуру, городские сценки, переданные очень живо и весело, жанровые картинки, с теплым юмором рисующие нехитрую жизнь провинциального городка.

Родные восхищались его рисунками, легко узнавая в них своих знакомых, а также близких, учителей и друзей самого юного художника, которых он необыкновенно точно изображал по памяти, но наделял какими-то новыми, странными свойствами.

Да и сам Доре в одном из своих автопортретных изображений предстает в виде какого-то необычного насекомого с осиной талией. Лицейские одноклассники до упаду хохочут, разглядывая его листы "Похождения Телемаха", выполненные пером в 1845 году. Скучная "лицейская античность" оживает здесь в комически-гротесковых образах.

Листы "Телемаха" полны неистового движения, озорного юмора, буйной фантазии, предельно выразительны, до предела "раскованны" и необычайно художественны. Свободная композиция, напряженная линия, сочная разнообразная штриховка отличают эти замечательные рисунки.

Уже в ранних работах Доре заметны основные черты его будущего стиля: переплетение гротескно-фантастического с сатирическим, необычайная точность детали, доходящая до натурализма, и общее "ирреальное" настроение.

Особенно выразительны листы, изображающие Калипсо, ожидающую Одиссея, а также многочисленные забавные сцены, героями которых являются Телемах и Ментор. Герои этой серии постоянно обнаруживают привычки и замашки горожан Бура, а некоторые детали взяты прямо с натуры (ночной колпак Ментора, сигара, которую курит Телемах, прически и одеяния царицы и ее придворных дам, слушающих рассказ героя с таким же видом, как и кумушки Страсбурга и Бура).

Дегероизация античности, заметная в "Телемахе", характерна для работ многих французских графиков того времени, таких, как Оноре Домье, Жан Гранвиль и других, с искусством которых юный Гюстав был хорошо знаком. Но если для названных мастеров подобная интерпретация античности служила своеобразной формой протеста против казенного академизма, насаждаемого в эпоху Луи-Филиппа, то для Доре она была, с одной стороны, проявлением озорства, а с другой стороны - неосознанным бунтом романтика против штампа "классной античности", преподаваемой в лицеях того времени.

Уже в ранний период творчество Доре отличается многообразием. Здесь и жанровые сцены, фиксирующие отдельные моменты окружающей жизни, человеческие типы, обычаи, и гротесковые, сатирические наброски, приближающиеся к карикатуре; образы, навеянные литературными произведениями, а также связанные с миром сновидений, которые фиксируются с максимальной точностью и полнотой. "Он навсегда запомнил своих детских героев и героинь, - пишет его биограф, - часто живо описывая характерные особенности, различая цвет их глаз, волос, телосложение и даже звуки голосов" (Roosevelt B. Op. cit., p. 10).

Во время одной из поездок в Париж госпожа Доре показала некоторые из рисунков Гюстава знаменитому художнику Орасу Берне. "У ребенка есть талант, - сказал он. - Только будьте осторожны с выбором учителя, ибо можно легко испортить его дарование" (См.: Gosling N. Gustave Dore. New York, 1974, p. 9).

"В сентябре 1847 года, - вспоминал Доре, - мои родители, вызванные в Париж срочными делами, взяли меня с собой. Наше пребывание было рассчитано на три недели. Мысль о возвращении в провинцию тревожила меня. Но я уже знал, что буду художником. Родители же предназначали меня, подобно двум моим братьям, для политехнической школы.

Однажды я проходил мимо выставочной витрины Обера и Филипона на площади Бурсе; вернувшись в гостиницу, я сделал несколько карикатур в стиле тех, которые видел в витрине. Украдкой от родителей я пошел к издателям и показал мои наброски. Господин Филипон взглянул быстро и внимательно на эти листы, расспросил о моем положении и послал обратно к родителям с письмом, в котором приглашал их к себе. Они пришли, и Филипон, используя все свои ораторские способности, предложил оставить меня в Париже, сказав, что найдет применение моим способностям. С этого дня было решено, что я должен посвятить себя рисованию. Несмотря на доброту Филипона (я говорю "доброту", потому что я тогда рисовал детски беспомощно), я должен был вернуться обратно в провинциальную глушь и провести там несколько лет" (См.: Jerrold B. Op. cit., p. 28).

Однако проходит всего несколько месяцев, и Доре вместе с матерью переселяется в Париж.