Мы строим БАМ

Зима определенно не удалась. Из серой хмари сыпались иног­да редкие снежинки, но едва коснувшись тротуаров, превращались в грязное месиво, к ночи покрывающееся шершавой ледяной кор­кой. В новогоднюю ночь нудно моросил дождь. Дед мороз, чер­тыхаясь в мокрую ватную бороду, шлепал по лужам промокшими валенками. В теплой шубе, расшитой блестками, он выглядел неле­по. Его было жалко. В туманной дождливой пелене скрылся 1978 год. Наступил 1979-й.

В хмурые январские дни электричество в мастерской не выклю­чалось даже в полдень. На душе тот же тоскливый сумрак, что и за окном. Работа не клеилась, и все чаще приходила отчаянная мысль: махнуть на все рукой, пойти на почту, отправить телеграм­му: «Еду, встречайте». На БАМ. В Северомуйск. Друзьям. Мне верилось, что только там, только с ними я непременно обрету уда­чу. Вещи, краски, связки подрамников с чистыми холстами давно собраны. Надо лишь дать телеграмму, сесть в самолет и, если по­везет с погодой, через неделю я буду там, где меня ждут, где так хорошо работается. Но поддаться искушению значило отсту­питься, сдаться. Нет, не имел я права бросить работу, уехать, не доведя ее до конца.

Смогли же они, одиннадцать парней, работая днем и ночью, в пятидесятиградусную стужу, в метель, на ледяном ветру, когда от одного взгляда на промерзший металл стынет кровь, закончить свою работу - монтаж главного проходческого щита основного тоннеля. И было им, ох, как трудно. Но они знали: от них зависит слишком многое. Не уложатся в сроки, не успеют до весеннего тепла - не сможет щит врезаться в скалу. Всех подведут, весь от­ряд. Подведут парней мехколонны, которые сделали все невоз­можное, чтобы доставить по страшным зимним дорогам много­тонные детали и механизмы, подведут друзей-проходчиков, под­ведут тех, кто едет сюда на подмогу. Шутка ли: главный тоннель БАМа. «Северомуйский тоннель - ключ движения поездов на БАМе» - такой плакат висит на портале. Этот ключ был прошлой зимой в руках монтажников. Они не подвели. Успели вовремя пе­редать его проходчикам. Щит был собран досрочно, и в день от­крытия XVIII съезда ВЛКСМ двинулся. Был митинг, был большой и радостный праздник. Я его видел по телевизору в программе «Время». За месяц до пуска щита я вернулся в Ленинград, чтобы успеть к республиканской выставке «Мы строим БАМ» написать картину о монтажниках. Я им обещал. Это мой долг: какая уж тут «сопричастность», если не сдержу слово.

Юрий Васильев, рабочий ТО-11. 1977. 60 * 55

Выставка приближалась, а я в который раз переписывал на большом холсте недающиеся куски, изменял композицию, пере­двигал фигуры, переделывал фон... Надо было непременно до­биться ощущения поразившей меня в натуре грандиозности, масштабности виденного, суметь убедительно показать своеобразную красоту труднейшей работы. Это оказалось делом сложным.

Северомуйцы напоминали о себе письмами. Делились в них новостями. Писали о себе, о работе, сообщали об успехах и не скрывали неудач. Спрашивали о моих делах. Выбираясь в Ленин­град в командировки, приходили в мастерскую. Смотрели. Советовали. Подсказывали. Подбадривали. Ждали. Их отношение, за­интересованность - обязывали.

Каждое утро я шел к своему холсту. Шел, как монтажник идет к своему объекту. Работал без выходных и праздничных, сверх­урочно. Шли месяцы напряженной изнуряющей работы и, наконец, настал день, когда приехавшие за картиной рабочие, сняли ее с мольберта, вставили в раму и вместе с пятью другими холстами из серии «Ленинградские километры БАМа» вынесли из мастер­ской. Работы отправлялись на выставку. Она должна в апреле от­крыться в Улан-Удэ, куда надлежало вылететь и мне для участия в работе республиканского выставочного комитета.

Муйская долина. 1983. 75 * 101

В столицу Бурятии из Читы и Иркутска, Хабаровска и Ленингра­да, Якутска и Владивостока, Москвы и Красноярска съезжались члены выставочного комитета. Радушием и каким-то поистине не­уемным гостеприимством встречали нас бурятские художники. К на­меченному дню собрались все. Началась наша работа.

Наскоро перекусив в гостиничном буфете, каждое утро, под­стегиваемые изрядным морозцем, мы бежали к музею имени Ц. С. Сампилова. Чтобы попасть в светлый и просторный зал, где проходили наши заседания, нужно было миновать вестибюль му­зея. В нем творилось невообразимое. Груды ящиков громозди­лись повсюду. Они пестрели каракулями маркировки, наклейками с изображением рюмок, зонтов и восклицательных знаков. Стек­лянные двери поминутно хлопали - такелажники втаскивали новые. Два грузовика беспрерывно гоняли то в аэропорт, то к железнодо­рожным пакгаузам.

Техника БАМа. 1978. 109 * 96. Дирекция выставок ЛОХа РСФСР. Ленинград

Среди стогов упаковочной стружки и обрывков мятой гофры на полу стояли сотни скульптур. Деревянные, гипсовые, бронзовые затылки сверкали арбузными бликами. Некоторые, повернувшись лицом друг к другу, наверняка перешептывались в тревожном ожи­дании начала заседания выставкома, сетуя на тесноту, жалуясь на «разбитость» после тяжелой дороги.

У колонны, рядом с могучим гипсовым торсом, увенчанным мужской головой на мускулистой шее, отдельно лежали две руки, сжимавшие отбойный молоток. Возле них на такелажной тележке стояли широко расставленные гипсовые ноги в сапогах. Из бедер торчала арматура. На лице безрукого и безногого богатыря не было и тени смущения или беспокойства. Он бодро улыбался и с видом несомненного превосходства смотрел поверх толпы не­больших, разномасштабных фигурок, с болтающимися на их шеях и ногах этикетками, и его гипсовый немигающий взгляд был устрем­лен вперед, прямо, вдаль.

У стен, навалившись друг на друга, стояли картины, дожидаясь вызова на выставком. Сотни холстов. С каждым днем их станови­лось все больше. Графика не отставала от живописи. Размером по­меньше, она брала количеством. Штабеля застекленных рамок, картонных папок, фанерных планшетов громоздились всюду, как баррикады. Непосвященному все это, несомненно, показалось бы полной неразберихой, бедламом, свалкой, где сам черт ногу сло­мит. Нам предстояло внимательно просмотреть более шести тысяч произведений живописи, скульптуры, графики, прикладного и юве­лирного искусства. Принять или отвергнуть. Зафиксировать результаты голосования в протокол и составить каталожные списки. Скомпоновать все принятое в единой экспозиции, то есть размес­тить, расставить, развесить в залах.

Иван Матвеенко, проходчик ТО-11. 1978. 93 * 92. Министерство куль­туры РСФСР. Москва

То, что выставка будет масштабной, значительной, интересной, стало ясно сразу, на первых же заседаниях. Возникало ощущение общей большой работы. Как добротный и красивый дом, миром строящийся односельчанами, постепенно поднималось большое, добротное и красивое здание нашей выставки. Художники России, готовясь к ней, хорошо поработали. Серьезно отнеслись к важно­му и почетному социальному заказу. Каждому хотелось сказать свое слово, поделиться чувством первооткрытия, своим восторгом, своими размышлениями.

На рассмотрение выставкома было представлено много портре­тов. Это никого не удивляло, интерес к человеку, к своему совре­меннику был естествен и закономерен в контексте такой выстав­ки. И если бамовская экзотика не становилась самоцелью, если ху­дожник движим был восхищением героем, то его работа прини­малась на выставку. Живой интерес вызвали красивые и поэтичные женские портреты Николая Башарина. Накомарники, каски, бре­зентовые куртки и прочие атрибуты бамовской романтики лишь подчеркивают и оттеняют обаятельный образ девичьей юности, так привлекающий в его живописных и графических работах. В них покоряет правда. Правда жизни, правда искусства. Они запомина­лись.

Евгений Четвернин, звеньевой проходчиков ТО-11. 1984. 205 * 155. Дирекция выставок ЛОХФ РСФСР. Ленинград

...Подбоченясь, небрежно набросив на плечи рабочую куртку, стоит усатый, длинноволосый парень в черном стеганом шлеме с красной шнуровкой. Его умный, внимательный, слегка насмешли-пый взгляд спрашивает в упор, без обиняков: «Ну а ты смог бы, как мы? В тайге, в мороз, в палатках? За тысячи километров от теплой квартиры с кафельной ванной? Без маминой заботы и па­пиных денег?» Глаз не отвести. Надо отвечать. Он смотрит, не ми­гая, тебе в душу и ждет. Суровый парень. А в руке со сбитыми израненными пальцами бережно держит ломкую, хрупкую веточ­ку расцветшего багульника с нежными фиолетовыми лепестками. За его спиной на стене видавшая виды гитара, на полке зачитанные книги с истрепанными корешками. И хочется ответить ему. Ис­кренне, убежденно: «Да, с тобой бы смог. Ты надежен. С такими, как ты, все нипочем. С вами не страшно». Хороший портрет хоро­шего человека. Такие работы желанны на любой выставке. Мы ис­кренне, от души поздравляем смущенного похвалами Анатолия Алексеева, живописца из Иркутска, председателя нашего выставкома.

Евгений Четвернин, звеньевой проходчиков ТО-11. Фрагмент

Интересных, добротных портретов немало. Монументальный, декоративный холст Даши-Нима Дугарова из Улан-Удэ «Л. Г. Рабдаев - Герой Социалистического Труда» и работы его землячки, молодой художницы Альбины Цыбиковой, портрет инженера-конструктора В. А. Распопина, иркутянки Галины Новиковой, портрет­ная картина «Парни из Кунермы» красноярского живописца Анато­лия Знака и многие другие работы этого жанра - несомненные удачи художников.

Владимир Брусенцев, проходчик ТО-11. 1978. 81 * 56

Всех радовало большое количество сюжетных картин. Именно им надлежало составить тематическую, главную часть экспозиции. И составить ее было из чего. Одно перечисление названий про­шедших перед выставкомом работ дает представление о целевой направленности, общности интересов самых разных художников. «Первопроходцы», «Палатка «Эстония», «Трасса мужества», «Штур­мовой отряд», «Нефтехим», «Серебряные рельсы», «Земля дальне­восточная. Начало»...

Вячеслав Киреев, машинист электровоза, проходчик ТО-11. 1978. 100 * 80. Союз художников РСФСР. Москва

Картины москвичей Юрия Ракши, Олега Филатчева, Владимира Рожкова, Бориса Окорокова, якутского живописца Афанасия Осипова и Михаила Омбыш-Кузнецова из Новосибирска, горьковчани­на Вячеслава Жемерикина и улан-удэнца Солбона Ринчинова, скульптурные работы Маргариты Воскресенской и Юрия Чернова из Москвы, ленинградца Николая Кочукова и Геннадия Васильева из Улан-Удэ, как и работы многих других живописцев, скульпторов, графиков, определили лицо выставки, ее художественный и качест­венный уровень.

Надежда Курышева, старший инженер строительной лаборатории ТО-11. 1979. 60 * 57. Министерство культуры СССР. Москва

После заседаний, возвращаясь в гостиницу, мы продолжали об­суждать увиденное. Было приятно слышать, что работы ленинград­цев произвели большое впечатление. Много добрых слов было сказано о картине Сергея Якобчука «Вышли к Байкалу». В неболь­шом по размеру холсте он сумел так убедительно и вдохновенно передать величавую красоту сибирского пейзажа, его бескрай­нюю ширь, что дух захватывало. Опушенная синим снегом, заворо­женная тишиной тайга, далеко разносящие теплый запах человеческого жилья голубые дымки над крышами поселка, оранжевые крапинки машин на дорогах, облака в промерзшем выбеленном не­бе над грядой высоких гор... Эту красоту я и сам не раз видел и кабины самосвала, колеся по горным перевалам.

Хозяйство Надежды Курышевой. Керны и образцы пород Северомуйского тоннеля БАМа. 1979. 85 * 135. Дирекция выставок ЛОХФ РСФСР. Ленинград

Нравились картины Владимира Френца. В длительных творче­ских поездках, в трудных изнурительных переходах по тундровой хляби, по таежным завалам, в геологических маршрутах и на сто­янках оленеводов встречает он своих героев. Неравнодушным, вни­мательным взглядом художника высматривает темы своих живо­писных новелл.

Очень хорошо была принята пейзажная серия Юрия Подляского. Он представил живописную летопись бамовских поселков. Только ограниченность выставочной площади не позволила вклю­чить в экспозицию все присланные им работы.

Надежда Калачева, маркшейдер ТО-11. 1978. 107 * 66. Союз худож­ников СССР. Москва

Скульптуры из Ленинграда прибыло немного. Но, как говорит­ся: не числом, а умением! Работы Бориса Пленкина, Киры Суворо­вой, Ирины Богатыревой прошли на выставку единогласно.

Очень всем пришлись по душе работы Владимира Емельянова. Вячеслав Кубарев, член выставкома, московский график, долго и внимательно рассматривал его светлые серебристые гравюры, стоя­щие на полу. Сидя на корточках перед застекленными листами, одобрительно кивал. Я Вячеслава знаю давно. Сейчас, коротая вечера в одном номере, мы подружились. Он тоже несколько лет подряд ездит на БАМ. Сделал несколько интересных графических серий, за которые удостоен премии Ленинского комсомола. «Не мыслю себе жизнь без движения, должен постоянно куда-то ехать, видеть новое»,- говорит он. Действительно, все его работы - ре­зультат поездок, его умения зорко видеть то, что только входит в жизнь и чем мы будем жить завтра. Уже несколько дней он иск­ренне переживает, что все его работы приняты в экспозицию.

Фазиат Гафуров, проходчик ТО-11. 1978. 87 * 85. Союз художников РСФСР. Москва

- Неудобно как-то. Скажут: «Сам себя принял». Давайте сокра­тим, ребята,- канючил он каждое утро. Члены выставкома по­хлопывали его по плечу и в шутку назидательно советовали: «Ра­ботать надо меньше, Слава. И похуже. Тогда бы, кто спорил?»

Интересны работы иркутянина Александра Муравьева. Тема его серий офортов «Северобайкальский тоннель» мне особенно близка. Напряженные по тону, сочные, контрастные композиции. Драматичные, беспокойные, они правдиво и убедительно переда­ют ритм трудной и опасной работы. О них не скажешь равнодуш­но: «Похоже». Они захватывают, будоражат, притягивают своей правдой. И рядом трогательные, как рассказ увлекшегося ребен­ка, яркие литографии Александры Сахаровской, посвященные род­ной Бурятии.

Иван Самойлов, бурильщик ТО-11. 1979. 60 * 65

Графический раздел выставки в целом обещал быть очень ин­тересным. Сюжетному разнообразию вторил весь арсенал графи­ческих средств. Литография, офорт, линогравюра, акварель, сан­гина, скромный простой карандаш и модный фломастер... Огром­ные планшеты плакатов и изящные, миниатюрные ксилографии... Листы, поражающие предельной законченностью, требовавшие многомесячной усидчивой работы, и страницы путевых альбомов с быстрыми мимолетными зарисовками...

Альбина Везенько, маркшейдер ТО-11. 1978. 75 * 81. Министерство культуры РСФСР. Москва

Большое место в экспозиции, естественно, отводилось пейзажу. Как из массы кусочков сверкающей смальты получается прекрас­ная мозаичная картина, так из сотен пейзажных работ российских художников возникает волнующий эпический образ нашей пре­красной земли. Могучая, величавая природа Сибири. Природа, преображенная человеком.

Петр и Евгений Четвернины, звеньевые проходчиков ТО-11 1978. Горьковский государственный художественный музей

Очень красивым и разнообразным складывался прикладной раз­дел выставки. С неожиданной изобретательностью и удивительной фантазией образ Сибири, тему великой стройки художники-при­кладники воплощали в фарфоре, стекле, керамике, гобелене, даже в ювелирных украшениях.

По мере того, как с каждым днем все яснее вырисовывалась картина выставки, подтверждалась ее общность с традицией, веду­щей начало от знаменитых тематических выставок тридцатых годов, наглядно, убедительно доказавших, как необходимо художнику тесное общение с жизнью, участие во всеобщем труде, страстное желание воплотить увиденное в искусстве, сопричастность проис­ходящим в обществе процессам. Художники тех лет смело брались за новые, непривычные, ранее не разрабатывавшиеся в искусстве темы. Искали новые возможности пластического выражения, но­вые ритмы, новые композиционные приемы. В искусство вошел но­вый герой, человек свободного, вдохновенного труда. Именно на художественных выставках «Урало-Кузбасс в живописи», «Социа­листическое земледение» (обе 1936 г.) и «Индустрия социализма» (1939) появились многие широко известные, ставшие нашей клас­сикой произведения, определившие дальнейшее развитие совет­ского искусства, по праву вошедшие в его золотой фонд.

Окрестности Северомуйска. 1983. 135 * 108. Союз художников РСФСР. Москва

Время их создания совпадает с годами рождения новых непри­вычных и поныне волнующих слов: «индустриализация», «коллек­тивизация», «пятилетка»... Одновременно с ними, именно в те го­ды, родилось столь привычное сейчас - «творческая командиров­ка». Художники ринулись в жизнь. Человек с этюдником и альбо­мом стал привычен на строительных лесах, в шахте, в цехе, на далекой пограничной заставе, на колхозном поле. Он ничем не на­поминал «маэстро» в блузе с бантом под элегантным зонтиком у изящного мольберта. Он был как все. Он был свой. Его голос вли­вался в общий клич: «Даешь Днепрогэс! Даешь Магнитку! Даешь Турксиб!». И он тоже «давал» и Днепрогэс, и Магнитку, и Турксиб, и Комсомольск в картинах, рисунках, скульптурах!

Художников трудно было застать в мастерских. Молодые, увле­ченные новыми задачами, они были там, где строилась новая жизнь. Взволнованные, верящие, ищущие.

Дейнека взахлеб работает над серией картин и графических листов о шахтерах Донбасса. Самохвалов увлечен строительством метрополитена. Пластов по-крестьянски основательно вникает в жизнь новой деревни. Пименов спешит запечатлеть московские новостройки. Нисский, Купреянов, Мухина... все они на переднем крае новой жизни, на переднем крае нового искусства.

Несомненно, подъем молодого советского искусства в те годы был обусловлен его нерасторжимой связью с жизнью, его обра­щением к теме труда, к людям труда, к важнейшим животрепещу­щим проблемам, волновавшим всех. Произведения, созданные в то время, являются бесценными свидетельствами очевидцев и бу­дут жить всегда, потому что в них заключена правда жизни, правда искусства.

Как далек от нас, современников строительства легендарной ма­гистрали века, 1923 год. Год создания знаменитой картины В. Н. Яковлева «Транспорт налаживается», образного, достоверного свидетельства эпохи. Но как близка нам гражданская позиция ху­дожника, понятна его вера, дорога его искренность.

Творческие задачи, роль художника в происходящем в жизни и искусстве процессе четко и ясно сформулировал Александр Дейнека: «Художник обязан глубоко и зорко видеть и понимать, чем живет его Родина. Знать, что хотят видеть. Обязан это так по­казать, чтобы зритель сказал: я это видел, знаю, я это люблю».

Настойчивый повтор слова «обязан» вызывает в памяти пламен­ные некрасовские строки: «Поэтом можешь ты не быть, но гражда­нином быть обязан!».

Много было в те годы сделано художниками. Многого они до­стигли. Многое оставили нам в завет. Честь и слава всем им - пер­вопроходцам советского искусства!

Когда работы 960 российских художников - более двух тысяч произведений живописи, графики, скульптуры, прикладного искус­ства, плаката разместились в залах музея, мы поняли - выставка получилась. И все стало ясно: при всем разнообразии творческих манер и пристрастий, стилевых тенденций и поисков это выставка произведений художников-единомышленников, объединенных об­щей идеей, общей позицией, общей задачей. Художников, сопри­частных своему времени, живущих мыслями, чувствами и делами своего народа, своей страны.

Вестибюль музея, белоколонный и торжественный, декориро­ванный кумачом и убранный цветами, вместил экспозицию плака­тов. В их ярком разноголосии - гул великой стройки, ее ритм, ее могучая поступь. Жизнерадостные, они, словно серебряные голоса фанфар, звучали бодро, мажорно, призывно. Все было готово к открытию. Осталось только, согласно предстоящему ритуалу, прикрепить в дверях алую ленту и приготовить ножницы.

Выставочный комитет закончил свою работу. Мы сделали свое дело и с волнением ждали наш общий праздник - открытие вы­ставки. И он пришел.

9 апреля торжественным открытием республиканской выставки «Мы строим БАМ» началась традиционная неделя изобразительно­го искусства РСФСР.

Город принарядился. Апрельский ветер по-весеннему ухал в полотнищах флагов, в протянутых над улицами лозунгах. Повсюду сине-красные афиши нашей выставки. Из уличных динамиков гре­мит музыка. На улицах много людей. Особенно оживленно перед музеем. Над входом кумачовый транспарант: «БАМ - главная стройка Ленинского комсомола. Здесь у нашей молодежи особо ярко проявляются замечательные черты советского человека: пре­емственность поколений, беспредельная преданность партии, Ро­дине, самоотверженность и героизм в труде».

У широкой лестницы, на высоком гранитном цоколе перед ше­ренгой развевающихся стягов стоит большая скульптурная компо­зиция Олега Кирюхина «БАМ». Девушка и три парня идут по шпа­лам. И зримо читается в ней традиционный для русского искусства образ дороги. Образ, наполненный новым содержанием. Значимый, весомый. Вперед, россияне, вперед, молодость! Только вперед! Эта скульптура - эмблема выставки, ее девиз, ее зачин.

Людей перед музеем становится все больше. Они подходят группами, идут колоннами, как на демонстрации. Стихает музыка. Перед музеем, на верхней площадке запруженной народом лест­ницы - члены правительства Бурятской АССР, секретари обкома КПСС, руководители Союза художников РСФСР, представители го­родской общественности, приехавшие на открытие бамовцы, худож­ники.

Начинается митинг. Его краткой приветственной речью откры­вает Первый секретарь Бурятского обкома КПСС А. Мадогоев. Затем передает микрофон председателю правления Союза ху­дожников РСФСР С. Ткачеву.

- Байкало-Амурская магистраль - поистине великая стройка века,- голос его разносится над толпой.- Героизм ее создателей, их напряженный и нелегкий труд, их духовное богатство и энтузи­азм служат стимулом для творческого вдохновения, зовут масте­ров искусства всех поколений к созданию произведений, достойно отражающих этот выдающийся подвиг. Художники стремились пол­нее увидеть и почувствовать жизнь строителей - они ставили себе целью создать художественный репортаж о буднях стройки и зало­жить основу эпической летописи героических дел.

Когда он сказал, что завтра в Северобайкальске торжественно откроется первая на БАМе народная галерея-подарок художников России героическим строителям магистрали века, над толпой дол­го не смолкали аплодисменты.

Много добрых и теплых слов было сказано художникам в этот солнечный морозный полдень. Но особенно меня взволновало приветствие строителей БАМа, заканчивающееся словами: «Мы раду­емся творческим успехам художников России, особо отмечая про­изведения, посвященные близкой нам теме - строительству БАМа. Республиканская художественная выставка «Мы строим БАМ» - крупное событие в культурной жизни республики, яркое свидетель­ство нерасторжимой связи труда и искусства. Художники, авторы представленных на выставке произведений, вносят своим творчест­вом ощутимый вклад в общее дело. Мы считаем, что их по праву можно назвать участниками строительства БАМа. Пусть же и впредь крепнет союз труда и искусства!».

Что для художника может быть важнее оценки, нужнее добро­го слова тех, кому он посвятил свой труд!

Я хлопал озябшими ладонями, наверное, громче всех. Ведь за­читанное приветствие было прислано тоннельщиками 11-го отряда. Моего родного отряда. Билет на самолет до Северомуйска уже в кармане, и я радовался, что через пару дней увижу своих друзей.

Нижнеангарск, где предстояла пересадка, встретил неожиданной ростепелью. Летное поле - одна сплошная безбрежная лужа. В ней, как утки на мелководье, стоят на желтых лыжах самолеты. С шершавых скул сопок сползают ватные комья облаков. Они пол­зут к Байкалу, не предвещая ничего хорошего. Летчики зачехляли моторы своих «кукурузников» - пассажирские рейсы в сторону Уояна и Северомуйска отменялись по метеоусловиям. И все же к вечеру я был в Северомуйске. Не буду называть имена благоде­телей, чтобы не подвести вертолетчиков: на грузовые вертолеты запрещено брать посторонних. Я не обиделся, даже обрадовался, когда, суммировав мой живой вес с килограммами моего багажа, командир экипажа сказал на полном серьезе: «Ладно, сойдешь за три ящика тушеной конины».

- Сойду! - пообещал я и поспешно закинул багаж в вертолет.

На другой день, поутру, попутной машиной я примчался на пор­тал. Не терпелось взглянуть на тоннель, повидать друзей, шутка ли, почти год не виделись.

Еще с вертолета успел разглядеть, что территория предпортальной выемки сильно изменилась, застроилась, но сейчас я просто ни­чего не узнавал. На том месте, где у входа в малый тоннель тянул­ся длинный дощатый сарай под плоской крышей, уставленной прожекторами, возвышалось сверкающее алюминиевыми панеля­ми внушительных размеров предпортальное здание. Створки ог­ромных, во всю стену, ворот то и дело с лязгом поднимались над проезжавшими самосвалами. На фронтоне красовалась большая ярко-красная буква «М». Метростроевской эмблемой по давней, неписаной традиции тоннельщики украшают порталы. Вдоль фасада над узкоколейкой, заставленной вагонетками, по рельсам двигался большой желтый кран на высоких опорах. Рядом круглая серая башня бетонно-растворного узла. Сбоку, вдоль склона шла длинная бревенчатая галерея, приподнятая над сугробами. Свернув у конторы, она вела к душкомбинату. Теперь вышедшим из забоя, промокшим до нитки проходчикам мороз был не страшен. О такой галерее они говорили чуть ли не на каждом собрании. Строить ее начали еще год назад, при мне, все остальное я видел впервые. И ничто уже не напоминало здесь этюд «Флаг над порталом», в котором внимательно, с документальной точностью я старался изобразить все, что видел здесь год назад. Даже пейзаж как-то изменился. Горы казались меньше, ниже, словно они съежились. Только флаг по-прежнему алел на заснеженной вершине. Да еще, как и прежде, перед входом в тоннель висел написанный мною щит: «Посторонним вход категорически запрещен!» Меня это не касается. Какой же я «посторонний»?

- Сколько лет, сколько зим! - навстречу с теодолитом и гро­моздкой треногой на плече идет Надя Калачева из маркшейдер­ской службы.- Здравствуй, с приездом! И поздравляю тебя. О ва­шей выставке в Улан-Удэ несколько раз передавали по радио. Ин­тересно было бы посмотреть.

- Спасибо, Надюша, здравствуй. Твой портрет, тот, что писал прошлой зимой, тоже на выставке. Вы-то здесь, смотрю, вре­мени не теряли. Сколько понастроили. А тоннель-то, тоннель! Это же храм, дворец!

Высоко над нами круглились светлые своды. Ребристая перспек­тива большого тоннеля уходила вдаль.

- Сколько прошли, где сейчас щит? - спросил я.

- Метров двести уже есть, даже больше. Но очень трудные по­роды, много разломов. Щит два раза приходилось разбирать и потом заново монтировать. Намучились. Сейчас-то ничего, сплош­ная скала пошла. Ребята рады: взрывчаткой полегче и побыстрее, чем молотками. Здесь теперь твои никитинцы работают - их сюда на большой тоннель перебросили, только сегодня не их смена. А в малой штольне Петя Четвернин со своими. Тут-то действитель­но дворец, а вот у них там тяжело. Льет все время. Если хочешь посмотреть - метров через пятьдесят слева будет сбойка, через нее пройдешь к ним. Возьми мою куртку, а то вымокнешь. Потом оставишь ее в маркшейдерской.

Она снимает тяжелую резиновую робу с грубыми металличе­скими застежками, протягивает мне.

- Как ты таскаешь эти вериги? - спрашиваю я.- И эти гру­бые брезентовые штаны, и пудовые сапожищи, и теодолит, он ведь не дамская сумочка. Она смеется: «Привычка. Да и что тут осо­бенного?».

Светлый локон выбился из-под ее каски, поблескивающим пу­шистым колечком свернулся на вороте ватника. «Что особенного?». Нет, таких девчат, как на БАМе, я не встречал нигде.

Через узкий наклонный коридор попадаю в штольню. В густом, душном тумане тускло светят лампы. По сводам текут ручьи горя­чей воды. С опаской бреду по затопленному дощатому тротуару вдоль подземной реки. Тюбинговые своды во многих местах обезо­бражены шрамами. Из бетонных накладок торчат скрепы и прутья ржавой арматуры. Это память о днях, когда опасная, трудная рабо­та превращалась в настоящий подвиг. Несколько месяцев назад на стосемидесятом метре проходки тоннельщиков поджидала беда - плывун. Они писали мне об этом. Неожиданно, в считанные секун­ды, в забой прорвалось более шестисот кубометров воды, песка, щебня. Мгновенно затопило проходческий щит, засосало тюбинго-укладчик. К счастью, обошлось без жертв.

Десятки тонн ежечасных выбросов породы не давали возмож­ности применить испытанные способы борьбы с вышедшей из по­виновения стихией. Над штольней образовалась пятидесятиметро­вая воронка. Решением главка забой был временно закрыт. Про­ходка остановилась. Все нервничали. Опасались повторения того, что произошло у тоннельщиков Западного портала. Там год назад проходчики наткнулись на полукилометровый по ширине размыв - русло древней реки Ангаракан, заполненное смесью валунов, пес­ка, воды. Произошла беда. Горнопроходческие работы были остановлены. Возникла необходимость дополнительной серьезной инже­нерно-геологической и гидрогеологической разведки. Ведь подоб­ных тоннелей сквозь девятибалльную сейсмическую зону могучего таежного хребта еще никто не сооружал. Люди шли непроторен­ной дорогой, на которой может случиться вяское. Но они победили.

Впереди в густом тумане тускло замаячили желтые огни. Стали слышны голоса и глухой скрежет железа. Смена Четвернина вела проходку. Я хорошо знал ребят этого звена. Таким, как они, один­надцатый отряд, удерживающий в течение нескольких лет перехо­дящее знамя, обязан своей славой.

Петр Четвернин, ветеран отряда, прошедший с ним весь путь со дня организации, опытный проходчик, бессменный звеньевой. Ма­шинист электровоза Вячеслав Киреев и бурильщик Иван Самой­лов- люди известные, уважаемые. Юрия Аникина, поэта и балагура, любят в звене все. А опыта ему не занимать: строил ташкент­ское метро от первого колышка. Пустил первую очередь - и на БАМ. Вместе с ним пришел в звено Юрий Курышев, опытный элект­рик и машинист.

Михаил Булеков, Лев Рябов - проходчики. На этих можно поло­житься в любой ситуации: не подведут. Ленинградец Михаил Скиба в отряде четвертый год и в звене с первого дня. Здесь, на БАМе, женился, недавно отцом стал. Самый молодой в звене - Николай Яшин, тоже наш земляк. Сразу пришелся всем по душе характе­ром, да и руки у него золотые.

Когда я подошел к ребятам, на мне, несмотря на прорезинен­ную робу, не было сухой нитки. Проходчики работали без спецовок. Мускулистые тела поблескивали в тумане. Увидев меня, бри­гадир крикнул: «Перекур!». Транспортер остановился. Грохот и лязг прекратились. Слышно лишь, как хлюпает вода.

- Привет! Ты что, с неба свалился? - спросил Четвернин.- Те­леграмму ребята получили, да ведь погода нелетная. Мы и не ждали сегодня.

- Точно, Петя, погода нелетная. И все-таки именно с неба я и свалился. Вчера вечером. С орсовским вертолетом. Вместе с ко­ниной. Тушенку вам привезли.

- А пиво?

- Какое пиво?

- Пиво не привезли? Начальство обещало пивка к празднику, если план не завалим.

- Не знаю, Петя. О пиве разговора не было. Не видел.

- Во, дают! Смирнов мужик серьезный. Если что рабочим обе­щал- обязательно сделает. План мы дали, даже с лишком - гони обещанное!

Глядя на раскрасневшихся мокрых ребят, я искренне пожалел, что не «сошел» за бочку пива, по весу равную трем ящикам туше­ной конины. Это они заслужили вполне.

- Як вам, ребята, через большой тоннель прошел. Мне Надя его показывала. Красавец! Светло, сухо. Не то, что в вашей парил­ке. Как вошел, сразу вымок.

- Еще бы там не было сухо,- сказал Слава Киреев, пристро­ившийся на капоте электровоза.- Вся вода из их тоннеля в наш забой хлещет. Мы же впереди и пониже. Но если у них сухо, зна­чит, все в порядке. Работа идет как надо.

- Опять рисовать? - спросил Петя.

- Опять. С тебя и начну. Так голышом и нарисую. Вообще вам, мужики, жаловаться грех. Люди специально в Пятигорск едут це­лебные ванны принимать. А у вас здесь все процедуры задарма. Красота!

- Ты знаешь, только об этой красоте наверху не сболтни. Без роб и спецовок в забое работать запрещено. А попробуй-ка в этой бане в робе, да в фуфайке. Сразу вперед ногами вынесут. Сам видишь, как на полке в парилке. Только веников березовых и не хватает. Инженер по технике безопасности сюда, слава богу, ред­ко суется. Душ-то под шестьдесят градусов. Как источник горячий, что возле портала был, штольней перерезали, вся вода сюда. Ско­рей бы пройти эту жилу.

Он бросил окурок в поток и крикнул: «Ну что, черти водяные, за работу пора. Кончай дымить. За дело!» - Взяв меня за рукав, добавил: «А с тобой после смены увидмся, приходи ко мне, омуль-ком угощу. Жаль, к нему пивка нет. Ну, да ладно, и так посидим, поговорим, отметим встречу. И выставку вашу тоже. Слышали. Мо­лодцы! Ну, бывай! До вечера!»

- До вечера, ребята! - ответил я и побрел обратно. Хотелось поскорее выбраться из этой душной преисподней на свет божий. Сапоги скользят по деревянным настилам, через которые перека­тываются потоки горячей воды. Когда доски уходят глубоко под воду, приходится, цепляясь за какие-то трубы и скобы, карабкаться по тюбингам. Дойдя до сбойки, я, наконец, вздохнул полной гру­дью. В большом тоннеле было сухо и светло. Я шел под высокими сводами и думал о том, как завтра переберусь из поселка в свою мастерскую на портале, распакую краски, сколочу подрамники, на­тяну холсты. В том, что месяц, который предстояло прожить здесь, будет занят интересной работой, я не сомневался. Рядом будут друзья. У каждого из нас свое дело, но цель у нас одна, общая: мы строим БАМ.