А. М. ВАСНЕЦОВ

Художество (Опыт анализа понятий, определяющих искусство живописи)

II. Тезисы живописи в современных проявлениях

Причины упадка.

Те необычайные формы живописи, которые как из рога изобилия без удержу посыпались в последнее время на бесчисленных художественных выставках, заставляют задать вопрос: что же, наконец, форменный ли это упадок искусства (декадентщина) или новые нормальные формы его, имеющие будущность? Нельзя ли, наконец, разобраться в том бесконечном разнообразии проявлений творчества художников, которое мы замечаем в последней четверти XIX столетия и начале XX? На первых же порах решения этих вопросов неизбежна аксиома: вне тезисов искусства начинается область заблуждений. Эти тезисы... следующие: представление, впечатление, внутренний образ (содержание) и красота - они исчерпывают все искусство живописи. Следовательно, художник, стоя перед полотном, на котором имеет быть картина, должен ясно представить, что, собственно, он хочет выразить (представление), и, написавши, определить: дает ли картина то впечатление, которое он желал, или явилось нечто новое, но тем не менее интересное, и, наконец, красиво ли то, что им сделано. Бесспорно, ясность и яркость цельности художественного образа тут станут на первом месте.

...Исключительная погоня за красотой красок в картинах, которой приносится в жертву буквально все: внутренний образ, художественность, форма, жизненность, является следствием все той же потребности художественного наслаждения: «приятно пощекотать оконечности зрительных нервов». Когда художник видит в картинах только украшающие стены полотно, то он просто мелко плавает, не видя задач искусства более высоких и более обширных. Несомненно, красота - могучая основа его, но одна внешняя красота, не обусловленная внутренним светом в картинах, есть только «красивость».

Повторяю: если рядом с картиной, преследующей только красочную красоту, поместить какой-нибудь предмет прикладного искусства, вроде ковра или эмалей, с задачами художественной красоты, то от такой картины не останется и следа: она померкнет и будет казаться закрашенной клеенкой. Я вспоминаю при этом те картины в высшем их значении, которые никогда не выцветут, никогда не померкнут. <...>

Видя современных новаторов живописцев-красочников, мне всегда представляется их недолговечность. Одни краски темнеют, чернеют, другие исчезают, а третьи изменяют цвет. Что же, спрашивается, останется через 50 - 100 лет от полотен, в которых только одна красочная задача? Не засохнут ли лавры этих произведений вместе с потухшими красками?.. Да и, в конце концов, современные «красивые холсты» не бог весть какая заслуга для художника: написать холст, «пленяющий наш взор игрою красок», не так ведь уж и трудно. Как понимается художниками впечатление.

...Принцип впечатления в живописи, начавшись во Франции школой импрессионистов, совершенно изменил физиономию искусства, он навсегда определил его дальнейший путь. Огромный плюс современного искусства именно и заключается в том, что художник стал смотреть на природу как на явление цвета и света: нет ничего черного, глухого, мутного, мертвенного в природе - все проникнуто цветом и светом. Художник и в безлунной ночи стал находить цвет, и был прав, т. к. и звездные лучи имеют цвет.

Прежняя школа руководствовалась почти только одной стороной впечатления - рисунком, краски были на втором плане. Как откровения среди черноты старой школы высились колоссы - великие живописцы-колористы, совмещающие в себе почти полностью тезис впечатления, реальной сущности: Веласкез, Тициан, Рубенс, Рембрандт. Импрессиональная школа непосредственно обратилась к природе, к тому, «как она казалась», ближайшие же предшественники ее руководствовались больше преемственностью, или, точнее, представлением, созданным впечатлениями от предшественников (галереи, музеи).

В науке, где требуется фактическая достоверность, принцип «как кажется природа», конечно, не имеет такого значения: может казаться совершенно ложно, например, кажущееся движение небесных светил. В живописи же если на красном фоне серый кружок бумаги кажется зеленоватым, то и изображать его нужно таким.

Тезис впечатления, выдвинутый импрессионистами, сразу «просветлил произведения живописи», открыв глаза на природу всем сознательным художникам. Это было совершенно аналогично тому, как наука, блуждая в метафизических невозможностях в средние века, сразу вступила на новый светлый путь, когда философия указала на «опыт» как на единственное доказательство несомненности. В измененном импрессионизмом направлении живописи представление, как субъективная работа воспринявшего впечатление, конечно, не замолкало: всякий воспринимал по-своему, благодаря внутреннему своему складу. Иначе впечатление свелось бы на простое фотографирование, и все бы этюды с натуры походили друг на друга, как фотографии, снятые разными фотографами с одного и того же места при одних и тех же условиях. Это равносильно тому, как при опыте неизбежно должна участвовать и творческая сторона исследователя - обобщение, в противном случае получилось бы мертвое скопление опытов - не больше.

Но, как говорится, «палка о двух концах»: один конец бьет по противнику, другой, при удобном случае, может, в свою очередь, ударить и бьющего... Тезис впечатления цвета и света породил в современном искусстве массу произведений невероятно красочных или невероятно белесых, как бы посыпанных мукой и тем претендующих на свет. Стремление свести впечатление натуры на преобладание краски доходит у нувелистов (новаторов) до культа: один поклоняется синей краске, другой фиолетовой, и благодаря этим кумирам картины то сплошь синие, то сплошь фиолетовые. Кто любит исключительно краску, опять укажу на другую область искусства: украшательную (прикладное искусство).

...Цвет всецело должен быть связан с впечатлением изображаемого предмета. Смотря иногда на произведения нувелистов, буквально становишься в тупик: почему деревья состоят из розовых и желтых штрихов, в виде кудрей или стружек, почему зеленое лицо, малиновые глаза и фиолетовые тени на нем? Почему в природе лиловая трава и зеленое небо? Случается, и свой брат художник не разберется в «изображении сем». Отсюда отделяется целая ветвь лжесимволистов, как я сказал раньше, вытекающих из заблуждения при смешении понятий «красивое» и «содержательное». Все эти «голубое крыло», «синяя птица», «гармония в синем», «симфония в желтом» и т. д. есть результат желания сказать «нечто» с помощью одних красок, как будто в самой краске заключается какая-то тайна; краска остается - просто краской.

...Сторонники неограниченной свободы искусства стараются оправдать свое положение неизбежной в искусстве «оригинальностью». Но ведь не нужно забывать, что в обыденной жизни чересчур быть оригинальным значит прослыть чудаком, а то и еще больше... Почти так же обстоит дело и по отношению к искусству. Оригинально - не значит еще хорошо, оригинально - значит только не похоже на других. Если, например, на выставке слабых художественных произведений какая-нибудь слабая вещь не похожа на другие, то ведь это не значит, что она хороша, - не так ли? Притом же излишний субъективизм художника (крайняя оригинальность) надоедлив: в сущности, кому какое дело до его «случайных ощущений», при всем том еще и непонятных другим? Демьянову уху не лишне время от времени вспоминать тем, кто слишком часто навязывает другим свои неудобоваримые «настроения», и тем более - красочные. Бесспорно, значительный художник никогда не повторяет задов и не идет по проторенной дорожке, но ищет новых путей, создает новые образы и порождает целые школы последователей.

Мастера искусства об искусстве. - М., 1970.- Т. 7.- С. 130 - 133.