Сопричастность

Торжественная встреча поезда и митинг назначены на 16 часов. Это знали все, да разве усидишь в такой день дома? С полудня на автобусах, «вахтовках», вездеходах, самосвалах, мотоцик­лах, пешком люди стали прибывать из поселка. Заснеженная доли­на, окруженная ослепительно сверкающими горами, празднично расцветилась ярким узором. В редколесье и на порубках вдоль крутых склонов насыпи кое-где уже занялись костерки. Пахнувшие хвоей голубые дымки доносили аппетитные ароматы жарящихся шашлыков. У высокой, обтянутой кумачом трибуны, там, где на­сыпь заканчивалась широкой площадью, украшенной стягами и транспарантами, из орсовских фургонов выгружались столы, ящи­ки, коробки, лотки с пирогами, тортами и прочей праздничной снедью.

Разъезд Окусикан. 1983. 93 * 84. Горьковский государственный художественный музей

К триумфальной арке из массивных сосновых брусов, обвитых алыми лентами, приближался путеукладчик: бригада Александра Бондаря вела укладку последних звеньев рельс. Как красиво они работали! Несмотря на то что окружившая их толпа, особенно ребятишки и фотолюбители, явно мешали им, мне показалось, они довольны таким наплывом восхищенных зрителей. Четкость, пре­дельная слаженность, какая-то особая грациозность движений, кра­сота «мизансцен» превращали работу в искусство. Да, на них стои­ло посмотреть. Сегодня, 20 марта 1983 года они уложат под этой аркой с надписью: «Разъезд Окусикан» очередное «серебряное звено». Сверкающее посеребренными рельсами, оно плавно опус­кается на промерзший щебень. Дорога пришла и к нам. Разъезд Окусикан готов принять первый поезд. Он ждет его.

Андрей Строганов, мастер пути СМП-597. 1983. 86 * 66. Министерство культуры РСФСР. Москва

Народ все прибывает. Время приближается к намеченному сро­ку и сейчас, наверное, в Северомуйске не осталось никого. Подо­шли автобусы с почетными гостями, прибыло начальство. С помо­ста и лестниц трибуны смели снег, кинооператоры установили свои камеры, фотокорреспонденты расчехлили объективы.

Симпатичные розовощекие девчушки, одна в русском, другая в бурятском национальных костюмах, поверх которых наброшены бамовские полушубки, дышат в замерзшие ладошки и стучат мод­ными сапожками по шпалам. Огромный пышный каравай с со­лонкой, прикрытой вышитым полотенцем, лежит на капоте урча­щего газика. Все готово к встрече.

Каждые четверть часа из радиофицированного автобуса, пре­рвав музыку, сообщают, где находится поезд. Сейчас по графику он проходит двадцатый километр обходного пути. До нас осталось еще шесть. Самые трудные. И еще крутой спуск с сорокатысячным уклоном. Провести по нему поезд - такого «трюка» никто еще в мире не пробовал. Мы знали, поезд ведут Юрий Крупский и Ни­колай Владимиров. Машинисты они известные. Им верили - эти не подведут. Я-то чувствовал, не у меня одного покалывало, скребло: «А вдруг... мало ли что...» Но никто не сказал об этом вслух. Проведут! Все будет как надо!

На трассе - минус 53°. 1983. 80 * 155. Министерство культуры РСФСР. Москва

Со временем все будет, действительно, как надо. Как должно быть. Закончат тоннельщики проходку, пройдут, наконец, насквозь этот хребет и помчатся по тоннелю-гиганту, тоннелю-красавцу ско­ростные поезда. Мои друзья, они и сейчас в тоннеле - работа не прекращается ни на минуту. И не их вина, что встречают первый поезд не у портала, что идет он не по тоннелю, а как канатохо­дец, презирающий опасность, карабкается через этот чертов пе­ревал. Слишком трудным, коварным оказался подземный путь. Ведь никто и нигде не строил такой тоннель в столь сложных ус­ловиях. Не зря Северомуйский тоннель называется главным клю­чом БАМа. Когда началось его сооружение, строители, ведущие проходку с двух сторон, с запада и с востока, получили по поло­винке символического ключа. Никто не упрекает тоннельщиков в том, что обе половины еще разделяет гранитная преграда. Но БАМ ждать не может. Решено было срочно изготовить «отмычку» - проложить временный обход через перевал.

Юрий Буров, проходчик ТО-11, автор популярных на БАМе песен. 1983. 83 * 62. Собственность Ю. Н. Бурова. Ленинград

Чтобы осуществить по-суворовски дерзкий и, как не раз бывало на БАМе, не имеющий аналогов план, надо было на участке всего в 26 километров построить 12 мостов, проложить более 50 водо­пропускных труб, взорвать 3 миллиона кубометров скальных пород и отсыпать их в полотно дороги. Чего только стоило сделать про­секу под обход. В тайге взял бензопилу - и вали подряд стоящие стеной деревья. Тоже не просто, но привычно. Тут же совсем дру­гое дело. На такой высоте деревья редкость, зато сплошные за­росли кедрового стланика. Сквозь них можно пробиться только с топором. И делать это пришлось при 45-градусных морозах на сильном ветру, по пояс в снегу. Но бамовцы не отсту­пали никогда, чудо-богатыри сделали всю огромную работу вовре­мя. Путь на восток был проложен. Ребята в забое знают, что по­езд уже идет над ними. Жаль им, конечно, досадно, что не уви­деть его своими глазами, но это не самое главное. Главное - ско­ростная проходка. Вперед и только вперед!

Седьмая весна БАМа. Юрий Ширинский, бригадир проходчиков ТО-11. 1982. 242 * 180. Министерство культуры СССР. Москва

Если поезд прошел над Восточным порталом, мы сейчас увидим его. Вот-вот... Волнуюсь. Очень. Вижу - волнуются все. Сердце бьется - не унять. Люди напряженно смотрят туда, где почти у самых вершин склон ломался крохотной желтой зазубринкой. На этой «полочке» и должен показаться поезд.

Седьмая весна БАМа. Юрий Ширинский, бригадир проходчиков ТО-11. Фрагмент

- Ура! Ура-а-а! Тысячеголосье рвануло воздух, как взрыв, и слилось с протяжным гудком. Наш поезд, наш первый поезд, ук­рашенный флагами, с огромным, даже отсюда различимым порт­ретом В. И. Ленина на головном локомотиве показался на пере­вале. Медленно и осторожно, как ребенок, делающий первые шажки, шел он на головокружительной высоте вдоль скалистых гор по самому краю пропасти.

Игорь Павлович Попов, заслуженный строитель РСФСР, проходчик ТО-11. Почётный пассажир первого поезда. 1983. 100 * 84. Горьковский государственный художественный музей

- Ура! - кричали мы ему, а он отвечал нам пронзительными гудками, и звук их был подобен победному кличу, которого ни­когда еще не слыхали эти горы.

«Наш паровоз вперед лети, в коммуне - остановка...» - гря­нуло из репродукторов. Нет, наш паровоз не летел, движение сос­тава на спуске было почти незаметным, и все-таки он шел вперед. К нам, к разъезду Окусикан, к своей триумфальной арке. Все бро­сились ему навстречу, и когда, пройдя под аркой, поезд остано­вился перед трибуной,- ни локомотива, ни вагонов не было видно. Люди буквально облепили их. Они карабкались по поручням, лез­ли на подножки, переходные площадки, взбирались на крыши. Каждый словно хотел обнять свой поезд, прижать к себе, при­жаться к нему. Первопроходцы, восемь лет трудными бамовскими дорогами шедшие к этому дню, обнимали такого же первопро­ходца - первый поезд, прошедший через Северомуйский пере­вал.

Владимир Ильич Журбин, ветеран БАМа, начальник первых десантов на Байкал и в район Северомуйска. 1983. 70 * 65

Всех захлестнула ликующая радость. Возле локомотива северомуйцы качали машинистов, почетные пассажиры высоко взле­тали рядом. Потом их на руках, над толпой понесли к трибуне. На ней уже был развернут огромный транспарант «Мы покорили тебя, Северомуйский хребет!». Ребята, забравшись на стрелу ав­токрана, скандировали: «Даешь БАМ! Вперед на Кадар! Победа!» И все кричали: «Ура!».

Гремела музыка, хлопали пробки, пенилось шампанское, рас­плескиваясь серебряной пеной на серебряных шпалах.

Вокруг локомотива живыми волнами колыхалась толпа. Все хотели сфотографироваться у поезда и, чтобы попасть в заветный кадр, не жалели ни локтей, ни глоток. Меня втянул людской во­доворот, потащил, закружил, и я помимо своей воли оказался в авангарде штурмующих. Стоял такой невообразимый шум, что я не услышал даже собственного голоса.

- Ребята, дайте же руку! Руку дайте! Земляки, подсадите! - кричал я так истошно и отчаянно, как может кричать только уто­пающий в страхе, что его не заметят с проходящего судна. Но ме­ня услышали.

- Давай, давай, тезка, еще малость подтянись. Володька, под­сади-ка его. Ну вот! Порядок!

Опираясь лишь носком сапога на обтекаемый металлический выступ, я бы не удержался, если бы парень, подавший мне руку, не притянул к себе. Примостившись понадежнее, я обернулся, что­бы поблагодарить его, и опешил.

- Андрей, это ты? Где же твои кудри, что я теперь рисовать буду? Кому ты такой нужен?

- Любе,- ответил он серьезно.

Это был Андрей Строганов, с которым я недавно познакомился на перевале, где он с бригадой работал на укладке рельсов. В до­рожном вагончике, куда ребята забежали покурить и погреться, он скинул с головы капюшон штормовки, и по плечам рассыпались длинные светлые локоны. Мы разговорились. Оказалось, он наш, ленинградец, станочник с Кировского. На БАМе пятый год. Делал все, что требовалось, сейчас монтер пути. Здесь на БАМе встре­тил свою первую любовь, и имя ее - Любовь. У них уже дочка растет. Он очень понравился мне, и я взял с него обещание прийти ко мне в мастерскую.

- Я же зарок дал,- засмеялся он,- придет первый поезд-со­стригу. Пять лет растил, самому надоели, и Люба пилила, и ребята смеялись. Но терпел. Теперь - все!

- Эй, Володька, нас сними! Снял уже? А ты еще разок! - крикнул он кому-то внизу и повернул ко мне свою стриженую го-лозу.

- Да ладно тебе, не сердись. Завтра забегу к тебе. Обещаю, и штормовку захвачу. Нарисуешь в капюшоне, еще лучше выйдет.

- Ладно, приходи в штормовке,- сказал я.- Как нам выбрать­ся отсюда?

- По крыше придется,- ответил он.

Признаюсь, на крыше вагона я очутился впервые в жизни и вы­яснилось, что это довольно высоко, а высоты я боюсь с детства. Но зато какая панорама открывалась отсюда! На крыше собра­лось уже порядочно народу. Многих я знал, но словно увидел впервые. В пижонских дубленках, модных полушубках, отутюжен­ные, чисто выбритые, пахнущие одеколонной свежестью, румяные и очень счастливые.

- Принимай, братва! - крикнул снизу рыжий курчавый парень, и к нам, словно цирковые булавы, сверкая фольгой, полетели бу­тылки. Их ловили так профессионально, что такой номер на арене сорвал бы шквал аплодисментов. Неожиданно толпа на рельсах расступилась.

Грациозно подобрав пальчиками в тонких прозрачных перчат­ках край фаты, в длинном белом платье шла по серебряным шпа­лам девушка. Поверх свадебного ее наряда на плечи был накинут полушубок, а в левой руке она держала веточки расцветшего ба­гульника. Ее белые туфельки на высоких каблучках ступали по се­ребряным шпалам, как по ступеням дворцовой лестницы. С тро­гательной неловкостью ее поддерживал идущий рядом парень в строгом черном костюме. Полушубок и шапку он бросил на рель­сы. С легкостью приподнял над шпалами свою суженую и к порт­рету Ленина легли хрупкие веточки с нежно-фиолетовыми лепест­ками.

- Это наши,- сказал Андрей.- С Васей Каем мы в одной бригаде, а Ольга геодезист.

- Горько! - крикнул он.

- Горько! - заорали мы все.

- Горько! - подхватили внизу.

Невеста погрозила нам кулачком. А жених не заставил себя упрашивать.

Никогда еще я не пил шампанское за счастье новобрачных, стоя на крыше железнодорожного вагона.

- Будьте же счастливы, друзья!

В репродукторах зазвучали гитарные переборы и знакомый каждому северомуйцу голос:

	У меня в душе такое, 
	Что и сам я не пойму. 
	Над порталом первый поезд 
	Мчится к сердцу моему.

Ну кто не знает Юру Бурова, проходчика и барда, гордость одиннадцатого тоннельного отряда, любимца всего Северомуйска!

На вершинах снег по пояс, А под ними наш тоннель. Первый поезд, первый поезд, Ты стучишься в нашу дверь.

Заветная гитара, неразлучная бамовская спутница, бережно и трепетно ведет мелодию.

На восток идешь через тайгу и мари, Здесь лишь временный причал. И тепло с портрета дарит Нам улыбка Ильича.

С Буровым я знаком давно, и каждая встреча с ним в Северомуйске или Ленинграде доставляет много радости. Дорожу на­шей дружбой, люблю за то, за что любят его все. За талант, за песни, за добрый открытый характер, за душевную щедрость, за скромность. А еще за то, о чем хорошо сказано им в песне о друзьях-тоннельщиках: «Друг надежен как сталь, как проход­чика каска» - за надежность. Это качество, согласитесь, свойст­венно далеко не всем.

Наш земляк, ленинградский метростроевец, он приехал на БАМ с первым десантом: «Я давно покинул дом родительский, скрыл­ся город наш в туманной мгле, поменял свой старый адрес питер­ский на палатку в бамовской тайге...» С одиннадцатым отрядом он прошел весь долгий и трудный путь. Тот, что изломанной пунк­тирной линией отмечен на бортах вездехода, стоящего на бетон­ном постаменте в центре поселка.

И еще этот путь отмечен песнями, которые любят и знают все северомуйцы. Да и не только они. На фестивалях бамовской песни, которые ежегодно проводятся в Тынде, Юрий Буров неоднократно удостаивался первых премий и звания лауреата. Его песни звучат в трех телефильмах о БАМе. Удивительных, интересных, самобыт­ных, талантливых людей встречаешь на БАМе. Да, ординарность БАМу не свойственна.

Вроде, и местечка свободного не осталось, а люди карабкались и лезли на крышу вагона со всех сторон. Ко мне вплотную при­тиснулся широкоплечий, чубатый увалень в сдвинутой на затылок шапке - Ваня Заруцкий. Полушубок распахнут. На груди две медали: «За строительство БАМа» и «За трудовое отличие». Вторую медаль заслужил недавно: за декабрьский рекорд проходки - при месячном плане 170 метров - его бригада дала - 308. Начи­нал-то он рядовым проходчиком, а сейчас - комплексный бригадир.

- Ну, скажи, чего это Попову-то скромничать? Что он, в са­мом деле, стесняется? Киношники уже снимают, а его нет! - ска­зал он с досадой.

Относилось это, конечно, к Игорю Павловичу Попову. Когда я писал портрет Заруцкого, он с нескрываемым восхищением рас­сказывал мне о Попове, и было ясно, что он его боготворит.

Будто услышав его, окружавшие трибуну расступились, под­талкивая к ступеням коренастого крепыша в белой каске. На его плече алела лента с надписью: «Почетный пассажир». За барьером трибуны люди потеснились, пропустив Попова в первый ряд.

- То-то же. Ну вот, теперь порядок. А то, понимаешь, как ре­корды выдавать, так - Попов! А как почет оказать... - кипятился Ваня.

- Уймись, не поднимай волну. С почетом, как видишь, тоже все в порядке,- перебил его Андрей.

- А ты как думал! Это же Попов!

Мне давно хотелось написать портрет заслуженного строителя РСФСР Игоря Павловича Попова, человека уважаемого и извест­ного не только в Северомуйске. Неделю назад после долгих угово­ров и настойчивых просьб он, наконец, пришел ко мне в мастер­скую. Выглядел очень уставшим. Последнее время, начиная с се­редины апреля, в тоннеле шла непрерывная, напряженная рабо­та, требовавшая от него, сменного бригадира, постоянного внима­ния. Не знаю, когда он отдыхал: я видел его на портале почти в каждую смену. Вчера стало известно - первый поезд тоннельщики нашего отряда встретят не только изрядным опережением графи­ка проходки, но и новым всесоюзным рекордом скоростного бе­тонирования. Игорь Павлович пришел после тяжелой ночной сме­ны и очень обрадовался, увидев на столе кипящий самовар. Мы часто прерывали сеанс, садились за стол, чаевничали и разгова­ривали. Помню, именно тогда неожиданно подумалось: как же много мы любим подискутировать, порассуждать о так называе­мом «положительном герое». А вот Попов? Годится ли он на эту роль? Внешность самая обыкновенная. Лицо как лицо, может, чуть грубоватое, широкоскулое, глаза с хитрецой, лыс. Что и говорить, героического маловато. Сразу и не скажешь: положительный ли он вообще. А ведь он герой. Самый что ни на есть настоящий. Хотя, скажи ему это, он примет за шутку. Представьте: всю свою жизнь он на подземной работе. Сколько же им сделано! До БАМа строил метро, потом Майский тоннель на трассе Абакан-Тайшет, потом Каспийский, потом Кизирский, потом Кордонский...

- Игорь Павлович, сколько же это километров в общей слож­ности?

- А шут его знает, никогда не думал об этом.

Подсчитали мы с ним, получилось двадцать километров, да еще с гаком. Он искренне удивился: «Ишь ты! Скажи на милость, кто бы мог подумать. Смотри, сколько за двадцать пять лет наковырял. Двадцать километров... Самому трудно поверить».

Он весело засмеялся. Усталость исчезла с его лица.

- Ну, ладно, вот сейчас еще Северомуйский надо доделать. Тогда еще прибавится. А мне пора на пенсию уходить. Но не мо­гу я без работы. Не могу!

Как молодо засверкали его глаза. Жаль, что мне не удалось передать это в портрете.

- Три богатыря,- захохотал Иван,- а что? Чем не богатыри? Попов, Журбин, Толстоухов, а?

Они стояли на трибуне рядом. Три бамовских богатыря. Их кас­ки, ярко сверкавшие на солнце, действительно, казались богатыр­скими шлемами.

Валентин Романович Толстоухов, бригадир проходчиков 11-го отряда, известен всему БАМу: Золотая звезда Героя Социалисти­ческого Труда получена им еще на Байкальском тоннеле. А кто же не знает Владимира Ильича Журбина! Ветеран 11-го тоннель­ного, один из организаторов отряда, Журбин был начальником первых отрядных десантов. Он ставил первые палатки на мысе Курлы, где ныне раскинулся красавец Северобайкальск. Он пер­вый просекой через Байкальский хребет пробился к перевалу Даван. Он руководил первой группой строителей, вышедшей к за­падным, а затем и к восточным склонам Северомуйского хребта. За его плечами сотни километров трудных дорог, пройденных пер­вопроходцами-тоннельщиками к нынешним порталам бамовских тоннелей. О многом он может рассказать, но многое можно рас­сказать и о нем самом.

Остроумный, симпатичный, веселый, очень общительный и до­брожелательный- это отмечаешь сразу; серьезный организатор, опытный авторитетный специалист - это чувствуешь по отношению к нему рабочих, а вот то, что это человек исключительного муже­ства, обостренного чувства долга, какой-то прямо-таки фанатичной преданности своему делу - открывается не вдруг, не сразу. Непо­нятно, как ему удавалось довольно долго искусно скрывать то, что ныне известно всем. Дело в том, что этот далеко не молодой че­ловек очень серьезно и тяжело болен. Еще в Харькове, где в начале семидесятых он строил метро, у него начались приступы аст­мы. Он был отстранен по состоянию здоровья от подземной рабо­ты. Непостижимо, как удалось ему ввести в заблуждение врачей, когда он твердо решил ехать на БАМ.

Конечно, суровый сибирский климат, бамовская «романтика», палаточная жизнь первых зим, подземная работа обострили бо­лезнь. Но ничто, ни мучительные, изнуряющие приступы удушья, ни категорические диагнозы, ни ультимативные предписания меди­ков не могут заставить его покинуть стройку, трассу, тоннель, Северомуйск. Не может он без родного отряда. И отряд невозможно представить без него - Владимира Ильича Журбина,

Вот такие они - бамовские богатыри, представители «старой гвардии»!

БАМ - стройка, не случайно названная молодежной, комсомоль­ской: среднестатистический возраст бамовцев в начале строитель­ства составлял 21-22 года.

Нашей молодежи не занимать трудолюбия, самоотверженности, энтузиазма, смелости. Она доказала, что ей можно доверить лю­бое дело, самое трудное, самое ответственное. Молодежь его вы­полнит с честью. Но все успехи, все достижения, все победы не­мыслимы без участия людей старшего поколения. Их знания, тру­довой опыт, умение, житейская мудрость, наконец, поистине неис­черпаемы и неоценимы. Это тем более важно на БАМе. Ведь БАМ не просто стройка, то есть коллектив людей, связанных трудовым процессом. БАМ - это сообщество единомышленников, захвачен­ных общей идеей, увлеченных общей задачей, сопричастных об­щему делу. Это союз, братство, семья. Семья ладная, трудолюби­вая, дружная. В ней всяк на виду, и от авторитета старших зави­сит многое.

В ослепительную высь над сопками взвилась сигнальная ракета. Чуть позже со стороны Северомуйского карьера донеслось гулкое эхо взрывов. Многократно повторяясь, прокатилось оно над доли­ной, напоминая залпы салюта. Сейчас начнется митинг. Все повер­нулись к трибуне. Шум утих. К микрофону подходит секретарь Северомуйского райкома КПСС А. А. Молитвин. Митинг, посвящен­ный торжественной встрече первого поезда, объявляется откры­тым. Мощным раскатом величаво и гордо зазвучал гимн нашей Ро­дины. Волнением и радостью светились лица людей: для них, ба­мовцев, сегодняшний праздник - не только значительный факт ис­тории Отчизны, это факт личной биографии каждого. В неразрыв­ной связи судьбы каждого с судьбой Родины, всего народа заклю­чено самое главное, самое драгоценное... В этом счастье!

29 сентября 1984 года, на год раньше намеченного срока, на всем протяжении Байкало-Амурской магистрали открылось сквоз­ное движение поездов. Миллионы людей видели момент стыков­ки полотна, когда последнее «золотое звено» сомкнуло магистраль. С волнением смотрел я на экран телевизора, на котором мелькали знакомые, дорогие лица друзей. Мне казалось, что я там, среди них. Да так оно и было: ведь сердцем, душой, всеми чувст­вами я был с ними, обнимал их, целовал, не скрывая, как и они, слез радости. Когда на экране появился приближающийся поезд, я вспомнил заснеженную, освещенную ярким солнечным светом Муйскую долину, толпы празднично одетых людей и тот первый поезд, медленно и торжественно идущий под деревянной аркой с надписью: «Разъезд Окусикан». На головном локомотиве среди флагов и транспарантов был укреплен портрет Владимира Ильича Ленина.

Все и сегодня было так же. С экрана прямо навстречу расступаю­щимся перед ним людям, прямо на меня шел украшенный флага­ми поезд. Спереди на локомотиве - портрет Владимира Ильича. Внезапно это зрелище вызвало в памяти недавно показанные по телевидению кадры кинохроники. Они были сняты сорок лет назад: приближающийся поезд, украшенный развевающимися флагами, портрет Ленина и над ним одно слово, написанное крупно и раз­машисто на кумачовом полотнище,- «Победа!»

Память - самое живое свойство нашей души - тут же связала все воедино. И разве не вправе она была сделать это! Все в нашей жизни, в нашей судьбе, в нашей истории связано. И может быть, мы, как никто другой, чувствуем эту связь, живем ею и бережем ее. Мы дорожим своей сопричастностью прошлому. И, сопричаст­ные делам, заботам, проблемам сегодняшним, сопричастные борь­бе за справедливость, мир, счастье, мы-сопричастны Будущему.